Нина взглянула на уголки листов, торчащие из расстегнутой сумки.
– Только есть ли в этом смысл? Что толку от того, что я расклеиваю листовки? Только бумагу перевожу. Ни одного звонка за десять месяцев, – она обиженно сжала лямку на плече. – Ей-богу, иногда кажется, что люди правы и наши пропавшие просто растворились в воздухе.
– Глупости, – отмахнулся дядя Яша. – Если человека не могут найти, значит, плохо ищут. А все, что болтают по этому поводу горожане, – суеверная чушь. Ты всегда была девочкой здравомыслящей, не позволяй мракобесию запудрить себе мозги.
Нина со вздохом обернулась на окрашенную в зеленый цвет остановку, что пряталась среди свежей зелени.
– Папа… – неуверенно начала она.
– А что папа? – с плохо скрываемым раздражением дернул плечом дядя Яша. – Скажи еще, что родители всегда правы, – морщинистые губы растянулись в улыбке, и он наконец взглянул на собеседницу.
Нина лишь слабо улыбнулась в ответ.
– Идем, Альф, автобус скоро приедет, – она неторопливо пошла в сторону остановки, и пес послушно засеменил следом.
– На дорогу не выскочи, провожатый, – напутствовал мохнатому другу мужчина. Альф коротко обернулся и подмигнул, после чего поспешил нагнать хозяйку. – Нина! – громко позвал дядя Яша и подождал, пока девушка обернется. – Смысл есть. Для тебя. А главное, для нее. Где бы она ни была, она знает, что ее ждут, а значит, обязательно вернется.
Нина приложила ладонь ко лбу, пряча глаза от яркого утреннего солнца.
– Спасибо, дядь Яш, – едва слышно проговорила она, на что мужчина поднял в воздух руку. Всегда пожалуйста.
Нина задумчиво пожевала губу, развернулась и торопливо зашагала к остановке. Доска объявлений предсказуемо оказалась пуста.
– И не лень же вам, – досадливо поморщилась девушка и бросила на землю сумку, чтобы достать стопку листовок и клей.
Альф с интересом обнюхал внутренности сумки, после чего уселся рядом, охраняя вещи хозяйки и наблюдая за ней самой. За последние десять месяцев он настолько привык к этому странному ритуалу, что удивился бы, не начни Нина этим утром суетливо обмазывать клеем стену остановки и покрывать ее плотным слоем однотипных листов, с которых задорно взирала на мир сестра хозяйки.
«Пропала без вести», – кричала алая надпись над фото.
«Ушла из дома… была одета… серые глаза, светлые волосы… кулон в виде совы… очки… кожаный потертый чемодан коричневого цвета… всем, кто видел или знает… по телефону… спросить Нину», – тараторил мелкий шрифт под фото.
– Прошу, найдись, – прошептала буквам Нина, осматривая результат своего труда. Альф подбадривающе лизнул ее руку – не расстраивайся, хозяйка, я с тобой.
Нина рефлекторно провела ладонью по пушистой морде и, разбуженная от морока гудком приближающегося автобуса, подхватила с земли сумку. Еще раз потискала пса за уши.
– Вернусь вечером, а ты веди себя хорошо. Вещи мелких не закапывай, они потом весь вечер мне покоя не дают. К ручью без меня не бегай, а то знаю я тебя – поддашься соблазну и полезешь купаться. Потом грязными лапами все ковры уделаешь, а мне меньше всего хочется слушать Юлькины причитания о том, что ее труд никто не ценит. Будешь хорошим мальчиком, вечером вместе пойдем к ручью и поиграем в футбол, договорились? – она замолчала, внимательно всматриваясь в умные собачьи глаза.
Альф подумал несколько секунд и согласно подмигнул.
– Вот и чудно, – Нина запрыгнула на ступеньку ждавшего автобуса. – А теперь иди домой, дядя Яша откроет тебе дверь. Не вздумай тут слоняться один! – выкрикнула уже из отъезжающего автобуса за секунду до того, как перед ней с шипением закрылась дверь.
Нина с семьей жила в получасе езды от города, и автобус, как всегда, оказался пуст. Она прошла в самый конец и опустилась на место у окна, куда садилась каждый раз, отправляясь утром в редакцию «Безымянной газеты», где работала с сентября прошлого года фотографом.
В идеальной жизни этим утром она сидела бы не в дребезжащем автобусе, следовавшем безлюдным маршрутом сквозь лесной массив, а пихалась бы локтями в битком набитом вагоне столичного метро, ежеминутно бросая нервные взгляды на часы и боясь опоздать на лекцию по международной журналистике какого-нибудь лысеющего профессора. Она снимала бы с другими студентками квартиру в доме сталинской постройки, и из окна ее спальни виднелся бы парк, где среди пыльных крон деревьев возвышалась бы золотая макушка собора. Утром ее будил бы перезвон колоколов, тонущий в гуле машин, а вечером она засыпала бы под приглушенный смех подружек-студенток из соседней комнаты, решивших завтра прогулять пары.