Чаепитие в Белом доме близилось к завершению. Настало время для эффектной концовки. Уилл рассказал Джозефине, что 14 апреля он был на постановке «Нашей американской кузины»:
– Во время антракта мой телохранитель покинул театр и нализался с моим водителем.
– Где ты узнал это слово?
– Какое слово? «Нализался»? Не знаю. Вайолет его говорила. Это значит, что ты выпил столько алкоголя, что все вокруг вращается, хотя ты не двигаешься.
Когда Джозефина чего-то не одобряла, ее глаза сужались и становились похожи на глаза старых пластмассовых динозавров Уилла.
– В любом случае, пока мой водитель пил алкоголь, актер, он же шпион, выстрелил мне в затылок. Прямо сюда.
Уилл, пошатываясь, опустился на пол. Все чаепития в Белом доме заканчивались одинаково: Уилл задыхался, стонал от невообразимой боли; его руки зажимали рану, а веки трепетали. Как Роуз до него, он наслаждался своими актерскими навыками. Обычно ему ничего не стоило рассмешить маму. Но в этот раз Джозефина даже не улыбнулась, не стала поддразнивать его, уличая в том, что он дышит после смертельного выстрела. Как бы она ни уверяла, что хочет, чтобы все шло как раньше, события минувшей ночи ее не отпускали. Да, она вытерла с пола кровь и выбросила забрызганное ризотто, но в кухне по-прежнему ощущалось, что что-то не в порядке.
Уилл открыл глаза, которыми пытался не двигать, старательно изображая покойника.
– Что-то не так? Я не справился?
– Все было неплохо, – ответила Джозефина. – Хотя ты мог бы сделать больший акцент на отмене рабства и Геттисбергской речи. Не забывай, чаепитие в Белом доме – это школьный урок, а не упражнение на актерское мастерство. Мы устраиваем все это не просто ради спектакля.
Уилл был раздавлен. Его черная борода упала на грудь, как волосатое ожерелье.
– Прости, мама. Наверно, мне не стоит умирать в следующий раз.
– Ничего страшного, если ты умрешь.
– Но мне не следует.
– Уильям, сегодня у меня нет на это сил. Ты можешь умирать, понятно? Я не против. Просто не делай из этого чего-то особенного.
Взгляд Джозефины упал на окно. Снаружи почтальон без дела сидел в своей служебной машине без дверей. Он мог похвастаться животом, как на последнем триместре беременности, и носил шорты вне зависимости от сезона или погоды. Уилл замечал, что он всегда оставлял почтовый ящик приоткрытым.
– В интернете говорят, что Эби Линкольн курил марихуану.
– Марихуану?
– А еще там говорят, что он был гомосексуалистом.
– Ох, Уилл, не будь смешным. У меня действительно нет на это времени сегодня. Если мы прямо сейчас не сядем в машину, то опоздаем в больницу.
Смешным. Признак предмета, характеризует людей и вещи, которые не нужно воспринимать всерьез.
Что же было не так с Уиллом? Он размышлял над этим вопросом, забираясь на заднее сиденье темно-оранжевого седана матери. В конце концов он вновь вернулся к аутизму, корню своей неправильности. Книжки Аспергера, которые Джозефина оставляла по всему дому, гласили, что таким людям, как Уилл, недоставало эмпатии. Но Уильям не считал, что суть проблемы именно в этом. Раз уж на то пошло, он улавливал даже слишком много сигналов от других людей, подобно перегруженному радиочастотному спектру. Из-за этого ему было трудно получить ясное представление о каком-то одном человеке (включая самого себя). Каждое человеческое взаимодействие шло сквозь помехи. Каждый разговор потрескивал.
Уилл бросил взгляд на профиль Джозефины в зеркале заднего вида. Он рассматривал ее изогнутые ресницы, совершенный нос, словно мазок кисти художника. Наверное, ей было тяжело притворяться невозмутимой ради спокойствия Уилла, но он видел, как побелели ее костяшки пальцев на руле.
Проезжая мимо почтового ящика, Джозефина вздохнула. «Опять он оставил его приоткрытым. Уилл, ты не мог бы выйти из машины и принести мне почту?» Сжимая в руке пачку писем, Уилл заметил на обороте конверта, адресованного Вайолет, необычную печать. Это был скрипичный ключ (знакомый ему по урокам фортепиано с матерью), оттиснутый в темно-розовом воске. Какая-то деталь, помимо имени Вайолет, адреса Херстов на Олд-Стоун и безымянного нью-йоркского адреса в левом верхнем углу (130, 7 авеню, #123), ускользала от него.
Когда машина притормозила у платного въезда на мост Покипси, Уилл бросил взгляд на пассажирское сиденье, где из квадратной сумочки из кожи страуса выглядывали письма. Внезапно Уилл понял, почему конверт выглядел таким знакомым: «пропавшая» – вот подходящее существительное или прилагательное. Знакомый ньюйоркец Вайолет – это их потерянная сестра, Роуз, имевшая обыкновение оставлять восковые поцелуи на всем.