— А вам нет? — уточнил начальник.
— Да не в этом дело! — Светка вытащила сигарету. — А в том, что, когда я ушла из дома, мать сказала соседке, Вере Акимовне, а та мне потом передала, что я хоть и Мария Николаевна, но не Волконская, которая выбрала мужа, а ребенок тем временем погиб, и развелась с отчимом…
Светка покрутила сигарету в пальцах.
А молчавший до сих пор Вовка поддержал, что да, действительно, когда Светка ушла из дома, то жила у меня, как раз родители в командировку уехали, и Мария Николаевна тогда чуть с ума не сошла, а вы тут бюрократию разводите…
Начальник нахмурился.
— Хорошо, пусть так. Но вот в графе «Дата смерти» вы пишете… — он надел лежавшие на столе очки, как если бы для того, чтобы разглядеть цифры, нужно было более острое зрение, чем для того, чтобы разглядеть буквы, — «1970», хотя в свидетельстве у вас стоит «1995». — Он снял очки. — А это как?
— А так, — Светка сломала сигарету, — что когда мать умирала от рака, а участковый врач выписывал ей омнопон в расчете на один раз в сутки, а нужно было восемь, как выяснилось потом в хосписе, когда мне — по блату, то есть с помощью того же отчима, который, несмотря на то что времена переменились, остался номенклатурщиком, хотя и перестал быть отчимом, — удалось ее пристроить, чтобы она не сошла с ума от боли, она сказала, что мои муки — адские, потому что жизнь кончилась, когда погиб твой отец… А отец погиб в семидесятом.
— Н-да… — протянул начальник кладбища. — А свидетели есть?
— Свидетели чего? — не поняла Светка.
— Что она так сказала, — пояснил начальник.
Светка задумалась.
— Сын… — и, прикинув, добавила: — Ему было тогда два года было…
— Два года не считается, — твердо сказал начальник кладбища и отодвинул Светкины бумаги.
Светка и Вовка подошли к машине.
— Вовк… — Светка копнула носком туфли гравий. — А ты не мог бы… свозить меня в еще одно место?..
— Нет проблем, — Вовка открыл дверцу, пропуская Светку.
— Я тут вспомнила, — затараторила та, пристегивая ремень, — когда мы с Петровым венчались, там сбоку от храма была вывеска не то «Бюро похоронных процессий», не то «Нимфа». Я еще тогда подумала, что это плохая примета. — Светка посмотрела на Вовку. — Это недалеко…
— Так вы с Петровым венчались? — включил зажигание Вовка.
— Ну да, — Светка достала сигарету. — А потом развелись…
— Что развелись, я знаю, — Вовка крутанул руль. — А что венчались — впервые слышу.
Светка посмотрела в окно на уплывающее кладбище.
— Мне что обидно — что мать после развода не поменяла фамилию обратно, — она стряхнула пепел в пачку. — А я хочу, чтобы отец не знал…
Вовка вопросительно посмотрел на Светку.
— …что она второй раз замуж выходила, — пояснила Светка и сердито затянулась. — Зачем она вообще ее меняла!.. — и, помолчав, добавила с усмешкой: — Впрочем… я же поменяла…
— Так ты что — Петрова? — изумился Вовка.
— Была, — Светка опять посмотрела в окно. — Три года… Малодушие, конечно, с моей стороны… — Она повернулась к Вовке. — Но, знаешь, как тяжело быть Кочмарчик в России! Ты же помнишь, как учителя вечно перевирали мою фамилию! И преподаватели в институте. И приемщицы в прачечной… — Светка махнула рукой. — А тут — Петрова. Простая фамилия.
— Главное, русская, — заметил Вовка и вдруг спросил: — Может, ты за меня потому и замуж не вышла, что менять Кочмарчик на Вовк — как шило на мыло?
— Да нет! — усмехнулась Светка. — Просто для меня два года — это слишком много, — и добавила: — Наташа вон даже год не выдержала…
— Какая Наташа? — не понял Вовка.
— Ростова, — засмеялась Светка и откинулась на сиденье. — А помнишь, Пашка Безукладников написал про меня на доске:
и захохотала:
— Ты ему еще тогда морду набил, и тебя в комитет комсомола вызывали…
— Морду набил, — согласился Вовка, — а в комитет комсомола вызвали не за это.
— А за что?
— Здесь, что ли? — кивнул Вовка на появившиеся за окном купола.
— Но самое смешное, — сказала Светка, открывая дверь с надписью «Последний приют», — что он оказался совершенно прав…
В комнате, куда они вошли, по периметру были расставлены образцы памятников и плит, а в центре за столом с компьютером сидела средних лет женщина в очках и платке.