Таня поставила на стол чашку.
— Так у меня же «мальчики кровавые в глазах»… Сами учили…
— В каком смысле? — не поняла Нина Ильинична.
— В таком, что врач сказал, что это был мальчик.
Таня вытащила из сумочки сигарету.
— Можно?
Нина Ильинична кивнула и, помешивая ложечкой чай, заметила, что никогда не настаивала на таком прочтении и что литература…
— Кстати! — Таня энергично стряхнула пепел в блюдце. — Представляете: схватилась, а в доме ни одной детской книжки: все выперла, освобождая место для кроватки.
— Это очень по-русски, — усмехнулась Нина Ильинична и добавила, что искупая свой грех, не выплесни вместе с водой ребенка.
Таня погасила окурок.
— Так дадите?
— Книжки-то? О чем разговор, — Нина Ильинична встала. — Я их для того тогда и брала…
И она направились в комнату, но тут зазвонил телефон.
Нина Ильинична взяла трубку.
— Алло!
Она долго слушала, а потом вставила, что Таня сейчас как раз у меня и я обязательно передам.
— Кто-нибудь из наших? — спросила Таня, имея в виду своих одноклассников.
Но Нина Ильинична положила трубку и сказала, что это Наташа и они с Владом приглашают нас на новоселье.
А когда Нина Ильинична и Таня вошли в огромную квартиру Влада и Наташи, то увидели хохлушку.
Бывшие соседки обнялись, и Влад начал экскурсию по квартире.
— Это камин, это гардеробная, это зимний сад… — он подошел к закрытой двери и торжественно произнес:
— А это…
Все столпились у закрытой двери, и у Нины Ильиничны заколотилось сердце: раньше здесь была ее квартира.
Влад широким жестом распахнул дверь.
— Фонтан, — выдавила хохлушка.
— Бахчисарайский, — усмехнулась Таня.
А у Нины Ильиничны непроизвольно хлынули слезы: здесь играл ее ребенок, сюда приходили ее ученики, здесь стоял стол с телом ее мужа…
А Наташа, не замечая реакции, кивнула Владу — он подкрутил какой-то кран, и фонтан ударил до самого потолка, потолок при этом выгнулся, свет погас, вспыхнуло множество разноцветных лампочек, заиграла музыка.
— У нас такой у Кыеви… — вздохнула хохлушка. — Я раз дитэй туда возыла из нашей Макеевки… — по ее щекам медленно потекли слезы. — А теперь они одни, то есть с отцом… алкоголиком… — И она быстро посмотрела на Нину Ильиничну и, как бы оправдываясь, объяснила, что не всегда же он был таким, а как шахту закрыли и в НАТО поступать надумали… — Она вытерла слезы. — Вот я и рванула в Москву на заработки…
И Нина Ильинична понимающе кивнула, мол, взрослые вечно заварят кашу, а детям есть нечего, и машинально спросила:
— А сколько их у вас?
— Двое, — залилась слезами хохлушка. — Девочка и… девочка.
И Нина Ильинична выразительно посмотрела на Таню и заметила, что литературу нельзя понимать буквально.
И Таня дрогнувшим голосом предложила хохлушке: «А привозите их ко мне, у меня как раз кровать свободная…»
И хохлушка всплеснула руками, что я даже не знаю, как вас зовут…
А Нина Ильинична подсказала, что ее зовут Татьяна, и три женщины — все в слезах — бросились обнимать друг друга.
— Не понял, — пробурчал Влад. — Был один фонтан, а стало четыре.
А Наташа надула губы:
— Вам что, не нравится?
И Нина Ильинична, взяв себя в руки, ответила, что просто:
— Спишите слова, — расчувствовавшись, попросил Влад.
И тут в комнату на велосипеде въехал Свят.
И Нина Ильинична сказала, что зачем же, я лучше книжку подарю и, обратившись к Святу, спросила:
— Ты читать умеешь?
И Свят кивнул и порулил дальше на своем велосипеде.
Музей Грина
— Ма-ма мыла… — пыхтел над книжкой белобрысый малыш, и, посмотрев на него и на склонившуюся над ним мать, Ася подумала, что как будто вчера точно так же на пляже учила читать Сережу, а ведь это было в прошлом веке. И не в Коктебеле, а в Феодосии.
— А почему преступников всегда тянет на место преступления? — спросил лежавший рядом Сережа.
И Ася вздрогнула и кивнула на его книгу:
— Что читаешь?
Сережа показал обложку.
— А не поздно? — усмехнулась Ася.
— Лучше поздно, чем никогда, — Сережа закрыл книжку. — В школе влом было… — Он помолчал. — Ты не ответила.