Ася закашлялась.
— Заболевание, связанное с беременностью.
Сережа выдержал паузу.
— Они думают, что ты была беременна мной.
Ася налила себе колы и залпом выпила:
— Понимаешь, сын…
— Нет, — перебил Сережа.
Ася снова закурила.
— У меня был выкидыш. После того, как он ушел. Но это осенью. А тогда, летом, было смертельное счастье. И токсикоз… — Ася оживилась. — Кстати, как там абрикос?
— А почему ты спросила? — насторожился Сережа.
— Да просто в рифму, — засмеялась Ася. — Знаешь, они все время падали на крышу. — Она откинулась на стуле. — Нет, не все время, а то и дело. — Ася посмотрела сквозь сына. — Я вообще уверена, что это самое эротическое стихотворение в русской поэзии…
— Какое? — не понял Сережа.
— «Мело весь месяц в феврале, и то и дело свеча горела на столе, свеча горела…» Понимаешь, свеча не может гореть «то и дело». — Ася помолчала. — Это ничего, что я говорю тебе такие вещи?
— А кому тебе еще говорить? — заметил Сережа. — Дочери у тебя нет…
— Вот именно… — кивнула Ася.
— Да… — Сережа исподлобья взглянул на мать. — Я хотел спросить.
— Что еще? — с отчаянием спросила Ася.
— Ты с отцом счастлива?
— Счастлива, — подумав, ответила Ася.
— Но это не «смертельное счастье»? — уточнил Сережа.
— А разве в этом есть что-то обидное? — спросила в ответ Ася.
Сережа встал.
— Пошли, что ли, а то нас ждут…
— Балерина! — всплеснула руками Ира, как Тарас Бульба своего сына, поворачивая Асю.
И Коля поддакнул, что, действительно, почти не изменилась, и давайте к столу.
За столом он взял пластиковую бутылку и со словами: «Домашнее» налил Асе, себе и, повернувшись к Сереже, делано строго заметил, что хоть тебе только двадцать…
И Сережа покраснел, а Ася пробормотала, что он вообще ничего, кроме пепси, не пьет… И Коля сказал, что это вредно, и налил Сереже и Ире сок.
А потом поднял свой стакан:
— За жизнь!
— Которая практически прошла, — улыбнулась Ася.
А Коля возразил, что если и да, то ведь не зря, вот ваш сын говорит, что вы известный поэт…
— В далеком имени Россия? — усмехнулась Ася.
— Да уж! — с надрывом подхватил Коля. — А ведь когда вы приезжали в прошлый раз, мы тоже были Россией…
— Это было в прошлом веке, — заметила Ася.
Коля тряхнул головой.
— Ну а мы, хоть и не поэты, а рук… — он усмехнулся, — тоже не опускаем, — Коля кивнул на Ирин живот. — Четвертого вот заделали — и наконец-то пацан. Я так и решил, — угрюмо продолжал он, — будем рожать до упора, пока не родится сын…
— А Ира была согласна? — осведомилась Ася.
Ира опустила глаза, а Ася поинтересовалась:
— Что так?
И Коля объяснил, что домов я построил — не сосчитать, я же строитель. Он сделал глоток.
— А сын все не получался, — Коля выпил до дна. — Но теперь и этот пункт выполнен. — И закончил: — А дерево я срубил.
— Какое дерево? — не поняла Ася.
— А то, — Коля махнул в сторону окна, — которое нужно посадить.
— Не поняла, — поставила стакан Ася.
— Мы ведь тоже в школе учили, — с ожесточением сказал Коля, — «Вся Россия — наш сад»… А теперь эта Россия — отрезанный ломоть… — он налил себе стакан и махом выпил. — Знаете, какая у нас учительница была, мы и пьесу ставили…
— Вы случайно не Лопахина играли? — сузив глаза, спросила Ася.
— Не-е… — протянул Коля. — Звук лопнувшей струны… А она потом замуж вышла.
— Кто? — не поняла Ася.
— Татьяна Андреевна, учительница, — пояснил Коля, — за Иркиного классного руководителя, Александра Сергеевича. — Он посмотрел на Асю. — Мы же с Иркой в параллельных классах учились. — Коля снова налил и выпил. — Ирка в него влюблена была.
И Ира вспыхнул, а Ася, чтобы перевести разговор на другую тему, спросила:
— А сына как назовете?
И Ира, не поднимая глаз, ответила:
— Александром, — и быстро добавила: — В честь Македонского.
А Коля съязвил, что а я думал, в честь Пушкина.
И Ира умоляюще посмотрела на Асю, и Ася повернулась к Коле:
— И что это было за дерево?
Сережа быстро посмотрел на Иру, и та наступила мужу на ногу.
Коля хмуро глянул на жену, но потом рассмеялся, что… дуб.
— «У Лукоморья дуб зеленый», — вздохнула Ася. — Жалко… — и перебила саму себя, что я вот вырастила сына, написала несколько книг, а дерево тоже не посадила.