— Садитесь! — Лариса указала на кресло. — Я сейчас… — и вышла из комнаты.
Через несколько минут она вернулась, неся две рюмки и бутылку.
Лариса разлила коньяк.
— А почему?
— Он полюбил другую…
— А-а… Знаем, плавали… — Лариса опрокинула рюмку. — Мой ушел к своей аспирантке. — Лариса наполнила рюмку. — И на суд не явился, а прислал ее в качестве своего представителя. — Лариса опять выпила. — Как вам такой расклад? Я с тремя детьми, и она — на восьмом месяце беременности… Картина маслом, — засмеялась Лариса.
«Богатые тоже плачут», — подумала Юля.
— Да вы пейте! — напомнила Лариса и спросила: — А вы ее знаете?
— Да, — Юля выпила, — она моя домработница.
Лариса поперхнулась и поставила рюмку.
— У вас есть домработница?
— Все смешалось в доме Облонских! — пожала плечами Юля.
А появившаяся в дверях Люба сказала, что нарисовала золотую рыбку.
Юля и Игорь встретились у входа в загс.
— Я покурю? — спросила Юля.
Игорь кивнул и щелкнул зажигалкой.
— Ты как?
— Ничего… — Юля затянулась.
— Нашла новую домработницу?
Юля покачала головой.
— Что так? — поинтересовался Игорь.
— Я вдруг подумала, что это абсурд… — стряхнула пепел Юля.
— Что я ушел к домработнице? — напрягся Игорь.
— Что у няни есть домработница, — усмехнулась Юля.
— А по-моему, абсурд то, что ты пошла в няни, — возразил Игорь.
Юля промолчала.
— Да! — как будто вспомнил Игорь. — У меня для тебя еще одна новость…
Юля бросила сигарету и посмотрела на Игоря.
— Шура просит прописать ее в моей квартире.
— Ого! — усмехнулась Юля.
— У нее двое детей, — заметил Игорь.
— У тебя тоже, — напомнила Юля. — Впрочем, делай что хочешь… — и добавила: — Но кажется, Женька права…
— Какая Женька? — нахмурился Игорь.
— Пошли! — ответила Юля и потянула на себя дверь загса.
Юля перевела глаза с Ксении на Дениса:
— Я позвала вас, чтобы сообщить… — Юля махнула рукой и взяла сигарету.
Денис дал ей прикурить.
— Ваш отец полюбил другую женщину.
В комнате повисла тишина.
— Молодую? — быстро спросила Ксения.
— Шуру… — еле слышно ответила Юля.
— Какую Шуру? — не поняла Ксения.
— Шаурму? — догадался Денис и громко расхохотался.
— Ты… это серьезно? — Ксения повернулась к матери.
— Судя по тому, что он собирается прописать ее в своей квартире… — Юля судорожно затянулась.
— И ты ему позволила? — вспыхнула Ксения.
— Что? — выпустила дым Юля.
— Спутаться с какой-то гастарбайтершей, уйти из семьи, прописать ее в своей квартире… — закричала Ксения.
— Разве это можно запретить? — подняла глаза на дочь Юля.
— Размазня! — кинула Ксения.
— А говорила, что не любишь Чехова… — заметила Юля.
— Тварь! — процедил Денис.
Юля вздрогнула.
— Вот они твои бедные люди, маленькие человеки, твари дрожащие! — выпалил Денис.
— То-то меня за твое сочинение вызывали в школу… — напомнила Юля.
— Вызывали! — кивнул Денис. — А я все равно остался при своем мнении!
— А по-моему, — встряла Ксения, — люди делятся только на москвичей и всех остальных.
Юля улыбнулась:
— И, разумеется, «на всех московских есть особый отпечаток»?
— Представь себе! — горячо сказала Ксения. — Фамусов вообще не такой дурак, как пыталась доказать нам наша Маша…
— Я никогда не считала Фамусова дураком, — пожала плечами Юля.
— Так то — ты, — резко сказала Ксения, — ты же не настоящий учитель: ты косила под учителя, как теперь косишь под няню… А между прочим, — как с горки неслась Ксения, — если бы провинциал Молчалин не связался с домработницей…
— Горничной, — поправила Юля.
— …с этой бедной Лизой, — неслась Ксения, — а трахнул Софью, то получил бы всё. А Чацкий, — Ксения перевела дыхание, — лох, неудачник: коренной москвич, а всё потерял.
— Молчалин тоже всё потерял, — возразила Юля. — Так в чем разница?
— Разница в том, — бросила Ксения, — что москвич, вопреки мнению Булгакова, теряя всё, кричит не «Квартиру мне! Квартиру!» — а «Карету мне! Карету!..»
Юля усмехнулась и, повернувшись к сыну, спросила:
— А по-твоему, люди таки делятся на маленьких и великих?
— По-моему, — в упор глядя на мать, сказал Денис, — люди делятся на действительно маленьких, как, например, Шура, и тех кто под маленьких косит…