— Сюда, сюда, ребята! — кричал он. — Здесь она, вот, гляди! Ишь какую нору себе выкопала!
От шума проснулся Алёшка и заплакал. Ганька схватила его на руки и, бледная, с горящими глазами, вылезла из своего убежища.
— Вот, вот она! — радостно завизжали мальчишки. — Что, поймали? Теперь не убежишь!.. Драный, рваный, Волчонок лохматый!
Они плясали и скакали вокруг неё, а Ванька залез в избушку и с хохотом вытащил из неё бедную Матрёшку.
— Ребята, глядите, какую она чучелу сделала. Вся в неё — чумазая. Расчешите ей волосья-то хорошенько!
И он бросил куклу в толпу. Матрёшка взвилась кверху и грузно шлёпнулась в лопухи, но шалуны подхватили её и начали, как мячиком, кидаться друг в друга.
Этого Ганька уже не могла вытерпеть. Жалко ей стало курносую Матрёшку, на которую она положила столько труда, и, бросившись на озорников, Ганька кого-то толкнула, кого-то сбила с ног, вырвала куклу и побежала куда глаза глядят.
— Убежала! Убежала!.. — завыли ребятишки. — Ловите её, держите! Она дерётся, ребята!.. Меня укусила… И меня… Вздуть её хорошенько! Вот мы тебе покажем, как драться, Волчиха зубастая!..
Ганька летела как ветер, с ревущим Алёшкой на одной руке, с Матрёшкой — в другой. А мальчишки уж настигают, вот-вот настигнут… Бегут справа, слева, забегают поперёк, кричат, машут руками. Совсем уже близко… Куда от них деваться?
И вдруг на всём бегу Ганьке показалось, что земля расступилась у неё под ногами, и она вместе с Алёшкой и Матрёшкой кувырком покатилась куда-то вниз.
Ребятишки остановились и с испугом переглянулись.
— Братцы, а ведь Волчиха-то, никак, в овраг загремела, — сказал один.
— Загнали Волчонка!.. — с сожалением прошептал другой. — Расшиблась небось… Овраг-то глубоче-енный!..
Третий осторожно подполз на животе к краю оврага, заглянул в его тёмную глубину, заросшую крапивой, и робко позвал:
— Ганька, а Ганька! Жива, что ль? Иди, не бось, мы не тронем! Мы только попугать хотели…
И все начали кричать:
— Ганька! Ганька! Иди, не бось! Вот тебе крест, не тронем!..
В овраге была тишина. Никто не отзывался. Ребятишки почувствовали раскаяние, им стало и страшно, и стыдно, и жалко Ганьку, и хотелось зареветь.
— А всё ты, Ванька! — набросились они на своего предводителя. — Зачем ты нас позвал Волчонка дразнить? Сидела в лопухах, никого не трогала, а ты: «Пойдём да пойдём!»… Вот тебе и пойдём!
— А кто первый закричал: «Держи её!» — возразил Ванька, сам весь дрожа от страха и раскаяния.
— Я не кричал «держи» — это Сенька закричал…
— Не ври, не ври, Митька закричал, а я уж за ним! — оправдывался Сенька.
— То-то за ним! Кабы не кричали, она бы и не побежала… Эх, вы!
— Жалко Ганьку! И Алёшку жалко… они уби-и-лись! — захныкал вдруг самый маленький из всех и с плачем бросился бежать.
А за ним побежали и Ванька, и Сенька, и Митька, падая и толкаясь, точно за ними кто-то гнался.
VI
Ганька опомнилась уже на дне оврага. Она совсем почти не ушиблась, потому что упала прямо в крапиву, и только немного ободрала себе коленку, да лицо и руки у неё горели от крапивных ожогов. Она привстала и огляделась. «Батюшки, а где же Алёшка-то?» Сердце у неё замерло от страха.
— Алёшка, Алёшенька, где ты?
Совсем близёхонько от неё послышался слабый писк. Раздвигая руками жгучую крапиву, Ганька проползла несколько шагов и увидела Алёшку. Он лежал, уткнувшись лицом в землю, и барахтался изо всех сил, стараясь подняться. Ганька схватила его на руки и стала целовать, обливая слезами.
— Жив, жив, Алёшенька, жив мой кривоногенький!..
Алёшка выплюнул землю, которая набилась ему в рот и мешала кричать, потом набрал в себя побольше воздуху и заревел уже как следует. В ту же минуту наверху послышались испуганные голоса ребятишек.
— Ш-ш… молчи, Алёша, не плачь, родименький!.. — зашептала Ганька. — Мальчишки идут… Услышат, что мы здесь, беда нам будет!
Алёшка сразу затих, и оба они притаились, крепко обнявшись и зажмурив глаза. Только сердца их громко стучали: тук, тук! Тук-тук!
— Ганька! Ганька! — кричали наверху.
Они молчали, не дыша и не шевелясь. Их позвали ещё раз, потом заспорили и зашумели. Кто-то заревел; послышался топот бегущих ног… и всё затихло…
— Ушли!.. — со вздохом сказала Ганька, и опять оба заплакали.
Плакали долго, покуда не покраснели носы и глаза так распухли, что больно было глядеть. Наплакавшись, Ганька стала осматривать Алёшку. Ручки и ножки были целы, зато всё тельце в белых волдырях от крапивы, а на лбу, над самым глазом, синела огромная шишка.