Вот перед нами сирота Ганька из рассказа «Волчонок». Невыносимое у неё житьё. Вечно недоедает, ходит в обносках; достаётся ей и от тётеньки Прасковьи, и от шалунов-мальчишек. И прозвище-то противное придумали — Волчонок. А какой же Ганька Волчонок, если её сердце открыто настежь для доброты и ласки!
Только «маленький человечек» Алёшка тянется к своей няньке. А вот тётенька Прасковья зря обижает сироту, попрекает каждым куском, наконец, выгоняет из дому. Однако Ганька понимает: не всегда тётенька Прасковья была сердитой да ворчливой. Такой её сделала забота о хлебе насущном, постоянный страх, как бы не пришлось по миру идти, милостыню под окнами просить.
Но даже очерствевшую душу тётеньки Прасковьи потрясает решимость девочки, бросившейся в огонь за Алёшкой. Вот вам и Волчонок!
Потому и нравятся писательнице дети, что их чувства не испорчены, а поступки искренни. Подчас не детям следовало бы брать пример со взрослых, а наоборот — взрослым с детей. Не прояви Ганька такой отчаянной смелости, пропал бы «маленький человечек». Какой урок благородства преподала она трусоватым и нерасторопным «дяденькам»!
Кое-кто скажет: такого случая, наверное, не было, Дмитриева всё придумала. Но, согласитесь, если и придумала, то неплохо: ведь мы верим в происходящее, словно на наших глазах Ганька совершает свой подвиг. А впрочем, эпизод этот вполне мог произойти и в действительности. В былые времена летом в деревнях нередко возникали пожары, выгорали целые селения. Ребятишки в такие трагические минуты зачастую проявляли исключительное мужество.
С осени 1878 года В. И. Дмитриева занимается в Петербурге на врачебных курсах. Её квартира скоро делается приютом для тех, за кем охотилась царская охранка, и местом хранения запрещённой литературы. Сама курсистка лекциям профессоров предпочитала секретные сходки, где велись жаркие споры о способах борьбы с самодержавием. Как-то раз в доме, где собирался кружок передовой молодёжи, Дмитриева встретилась со студентом Александром Ульяновым, старшим братом В. И. Ленина, тоже революционером.
Жилось нелегко. Земская стипендия из Балашова почему-то запаздывала. Не на что было купить снадобий в аптеке, когда свалил брюшной тиф; спасибо, товарищи поддержали. Пришлось и поголодать. Очень кстати оказался подсобный заработок: несколько рассказов Дмитриевой появилось в печати и было принято публикой доброжелательно.
С этого времени и вплоть до 1917 года имя В. И. Дмитриевой не сходит со страниц столичных журналов. Оно становится популярным среди русских читателей.
Окончив курсы, Дмитриева почти двадцать лет проработала доктором в разных сёлах. Каких только картин не перевидала Дмитриева в своих скитаниях! По обязанности «эпидемического» врача посетила вымирающие деревни Воронежской губернии, где тиф и холера косили жителей направо и налево. Насмотрелась и надрывающих сердце сцен, когда в мучениях погибали дети, вовсе беззащитные против хвороб.
Какое лекарство она могла предложить этим горемыкам? Как писательница Дмитриева прозрачно намекнула, что есть одно, зато безотказно действующее лекарство — свергнуть основанный на грубой силе царский режим. Кстати, картины крестьянских выступлений, стычек с войсками, жестокого усмирения бунтовщиков часто встречаются в различных произведениях Дмитриевой.
Из рассказов, составивших «Заметки земского врача», наиболее примечателен «Больничный сторож Хвеська».
Редкостное обаяние исходит от непритязательной деревенской девчонки Хвеськи (то есть Федосьи), на удивление сообразительной и трудолюбивой. Она прямо-таки горит желанием делать всё быстро и сноровисто. Всего только сторож при земской лечебне, Хвеська стоит гораздо выше жадного, расчётливого фельдшера Кудакина и некоторых других взрослых. И особенно нам нравится в Хвеське неудержимая тяга к грамоте, к книге.
Дмитриевой удалось показать через характеры деревенских детей пробуждение в крестьянстве новых возможностей. Из забитой деревенской толпы начинают выдвигаться яркие люди вроде Хвеськи. У них есть чувство собственного достоинства и готовность потрудиться для лучшей жизни.
Дмитриева сама принадлежала к этой даровитой молодой поросли, и ей было отрадно видеть, как неумолимо проникает свет знания в глухие, медвежьи углы. «Сколько таких огоньков рассеяно по Руси!» — многозначительно восклицает писательница.