Но Федосья хитрила, и я догадывался, что она втихомолку продолжает долбить букварь, потому что у нас вдруг начало выходить огромное количество керосину, и огонь в лечебне горел почти до полуночи. Прежде, бывало, Федосья, как уберётся, так и заляжет спать, а теперь, как ни выглянешь из окна, всё тянутся из лечебни светлые полосы — значит, бодрствует наш сторож. Я попытался снять с неё допрос.
…Я вижу… одинокий огонёк, мерцающий в окне лечебни, и вижу склонённую над этим огоньком голову Федосьи…
— Что это у нас, Федосья, керосину больно много выходит?
— А что? — испуганно спросила девочка. — Нешто нельзя?
— Нет, отчего же, жги себе на здоровье, только что это ты там делаешь? Колдуешь, что ли?
— Вы уж скажете! Колдуешь… Этакие слова и понарошке говорить негоже… Я коли и вовсе лампу не буду зажигать!
— Ну, вот тебе и раз! Сиди хоть всю ночь, сделай милость, мне керосину не жалко. А так, любопытно мне, что ты там корпишь?
Федосья отмалчивалась, но как ни хитрила, а всё-таки попалась.
Выхожу как-то раз после обеда в сени, только что отворил дверь, а из-под самых ног у меня как выскочит какой-то карапузик и давай бог ноги прямо на двор. Я только и успел заметить большущую косматую шапку да лукавые глазёнки, блеснувшие из-под неё. Смотрю, и Федосья тут же стоит, прижавшись в уголку, глаза испуганные, и что-то прячет за спиной. Спугнул парочку, и, очевидно, карапузик в громадной шапке — преступный сообщник.
— Что это вы тут делаете? — спросил я строго. — Это кто такой?
— А это… это хозяйский Мишанька… — запинаясь, вымолвила Федосья.
— Вот кто? А что это у тебя в руках? Ну-ка, покажи!
Федосья, вся красная от волнения, нехотя вытащила руки из-за спины и подала мне засаленную, ветхую, всю пропитанную мужицким запахом книжонку. Это было «Наше Родное».
— Ах вы разбойники! — смеясь, сказал я. — Вот оно отчего керосину-то у нас много выходит! Ну, а как же теперь дела? Всё ещё одни большие буквы знаешь или ещё что?
— Нет, я теперича и которые помельче могу, — прошептала Федосья.
— А ну, прочти!
Федосья взяла книжку и, немножко спотыкаясь, особенно на тех слогах, где были две согласные рядом, но всё-таки довольно вразумительно прочла несколько строк.
— Ловко! — сказал я. — Только зачем же прятаться-то? Это дело хорошее, таиться нечего — учись в открытую, а чуть что непонятное — спроси меня или Франтовну, мы с радостью тебе покажем.
— А смеяться не будете? — просияв, по обыкновению, спросила Федосья.
С этого дня она уже не пряталась, и в каждую свободную минуту её можно было видеть приткнувшуюся где-нибудь у окна с книжкой, по которой она выводила нараспев: «Лысый, с белой бородою дедушка сидит…»[13]
Теперь Хвеська порядочно читает, пишет, по-прежнему интересуется, где у человека душа, и когда, возвращаясь поздно от больных, я вижу среди безмолвного ночного мрака одинокий огонёк, мерцающий в окне лечебни, и вижу склонённую над этим огоньком голову Федосьи, которая с такими трудами и усилиями добывает знание, — я думаю: сколько таких огоньков рассеяно по Руси!..
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.