— Это ещё что за Жучка? — смеясь, сказала учительница.
— Да это он про собачку, — отвечала за него мать, ободрённая тем, что учительница развеселилась. — Собака у нас, Жучка, и собачонка-то дрянная, а вот, поди ты, привязалась, так за ним и бегает! Водой не отольёшь!
— И вовсе не дрянная! — обиженно возразил Малыш. — Она хорошая! И служить умеет и… Да вон она!..
И Малыш показал на окно, в которое с улицы заглядывала косматая, вся в репьях, с взъерошенными ушами собачья морда.
— Ишь, сидит! — с удовольствием сказал Малыш. — Это она нас дожидается! Эй, Жучка!
И, к ужасу своей матери, он вдруг засвистал что было сил.
— Ах ты озорник! Ах ты разбойник! — засуетилась мать. — Что ты делаешь, озорник? Что о тебе тётенька-то подумает? А? И в школу не примет.
Но Анна Михайловна смеялась до слёз и над Малышом и над его Жучкой, которая на свист хозяина отвечала с улицы радостным лаем.
Посмеявшись, она сказала:
— Ну хорошо, так и быть, присылай его в школу. Вот я его вышколю!
— Хорошенько его, Анна Михайловна, чтобы не озорничал! Слышишь, Федюнька, в школу будешь ходить к тётеньке!
— Ну, что ж! — согласился Малыш, опять потянув носом.
— Учись хорошенько, слышишь? Да поблагодари ещё, что она тебя учить будет. Слышишь?
— Слышу небось!
Они вышли.
Жучка с радостным визгом бросилась к ним и первым делом облизала Малышу всю рожицу.
Анна Михайловна, стоя у окна, слышала, как он говорил ей, нахлобучивая на голову шапку:
— Ну, Жучка, я в школу поступил! Ты теперь ко мне не лезь!
Жучка от восторга перекувырнулась и с громким лаем помчалась по улице, а Малыш, заложив руки в карманы, важно выступал вслед за матерью, и его крошечную фигурку чуть видно было из-под лохматой отцовской шапки.
II
Когда на другой день Малыш явился в школу со своей верной Жучкой, ученики встретили его смехом и шутками.
— Гляди-ко, братцы, великан какой. Ай да богатырь! А шапка-то, шапка-то, словно у Ильи Муромца! И собака с ним… Вот так собака! Ха-ха-ха!
Малыш не обращал внимания на эти насмешки и только фыркал носом. Пусть их смеются! А ну-ка, у кого из них есть такая собака, как Жучка? И шапка тоже ничего. Её ещё покойный батя носил — хорошая шапка, тёплая, из овчины. А что он сам маленький, так это не беда — ещё вырастет!
Но Анна Михайловна вступилась за Малыша.
Анна Михайловна молчала и глядела на Малыша.
— Не смейте обижать Малыша! — прикрикнула она на насмешников. — Маленьких обижать нельзя.
— Ты, тётенька, его с девочками посади! — посоветовал кто-то из самых отчаянных шалунов.
Все опять засмеялись.
— А вот я тебя самого сейчас к доске посажу! Вот и стыдно будет одному у доски сидеть. Большой, а шалишь!
Шалуны присмирели и только между собой перешёптывались, глядя на Малыша: «Малыш! И впрямь Малыш!»
Анна Михайловна посадила Малыша на переднюю скамейку, и ученье началось. Старшие ученики делали задачи, а младшие учили буквы. И Малыш вместе с ними распевал: «А-а-а… М-м-а-а…»
А за окном, на завалинке, виднелась косматая голова Жучки, дожидавшейся своего хозяина.
Она сидела смирно, словно понимая, что Малыш занят серьёзным делом, и только изредка поднимала вверх косматые уши, прислушиваясь к странным звукам, доносившимся до неё из школы.
Так начался для Малыша первый день его ученья, и, возвращаясь из школы домой, он весело посвистывал и напевал про себя: «А-а-а! М-а-ма!»
Жучка шла с ним рядом и важно поглядывала по сторонам, как будто хотела сказать: «А что? Вот мы нынче какие — в школу учиться ходим!»
III
Малыш учился хорошо, и хотя учительница занималась с ним шутя и не требовала от него, чтобы он шёл наравне со всеми, но он не только не отставал от других, а ещё и перегонял многих. Одно ему никак не давалось — буква «ш». Как он ни старался, всё выходило у него вместо «каша» — «каса», вместо «Маша» — «Маса». Это его очень огорчало, особенно потому, что ученики подсмеивались над ним.
— Эх ты, каса-Маса! — дразнили они его исподтишка, когда он, весь красный от натуги, выводил тоненьким голоском: «Мас-а… варила касу-у…»
Малыш умолкал и обращался к учительнице:
— Тётенька, что они все смеются? Не вели им!
— Ничего, Малыш, — ободряла его Анна Михайловна. — Пусть себе смеются, а ты их не слушай. Вот погоди, через год ты лучше их будешь говорить.
— А, сто! — говорил Малыш с торжеством, обращаясь к товарищам.
— Сто! Сто! Каса-Маса! — слышалось ему в ответ сдержанное шипение.