Раздраженно проведя рукой по волосам, зашла в дом, кивнула портье, который пропустил меня, и поднялась на лифте на нужный этаж. Войдя в квартиру, я миновала холл, комнату для отдыха, гостиную и бегом поднялась на второй этаж, незаметно проскочив в свою комнату.
Открыв кран, который наполнял водой ванну, я спустила в нее полбанки пены со вкусом арбуза, открыла молочный шоколад и запихнула в рот огромный кусок, чувствуя, как раздражение перерастает в гнев, а там и до ярости рукой подать.
Сняв с себя все украшения, я пошла в свою комнату, разложила все на столе и повернулась на звук громко открывающейся двери.
-Мистер Олдридж, - настороженно произнесла я.
-Мисс Брукс, потрудитесь мне сказать, где вы были все это время? – спросил он, скрестив на груди худые, но крепкие руки, покрытые венами и волосами, и смотря на меня озлобленным взглядом.
-Я ходила в парк, - ответила я.
-Но сегодня не день, предоставленный в ваше распоряжение.
-Неужели я не могу сходить прогуляться? – возмутилась я.
-Мисс Брукс, с момента, когда мы заключили контракт, вы ничего не можете делать без моего ведома.
-Но…
-Я ясно выразился?
-Мистер…
-Я ясно выразился?! – проскрежетал он, и я почувствовала жуткое желание дать ему в нос.
-Да, - выдавила я.
Он сверкнул своими холодными голубыми глаза, изогнул губы в удовлетворенной улыбке и скрылся за дверью, оставив меня одну.
Я сняла платье, что упало на пол, поплелась к ванне, вошла в нее, смотря в окно и громко расплакалась, чувствуя омерзительное отвращение, собственное одиночество и бесконечную боль от потерянности.
Когда я смотрела фильмы и читала книги, где основой сюжета была взаимная неприязнь, возможно, даже ненависть главных героев с первых же мгновений из знакомства, то мне это казалось смешным и неестественным. Такие сюжеты всегда были остры и полны страсти, но мы не на сцене театра, не на экранах телевизора и не на страницах книг.
Я всегда смеялась над фразой «от ненависти до любви один шаг». Конечно, ни о какой любви между мной и этим человеком не могло быть и речи, но ненависть – это то, что теперь я испытывала к нему.
Клянусь, я выношу то, что мне засунут в организм, рожу это, заберу то, что мне причитается и больше никогда не вспомню про чудовище, именующее себя «Ричард Эдвард Чарльз Олдридж».
Глава 5
Я беременна. Срок уже три недели. После того, как все это узнали, каждый стал относится ко мне совершенно иначе. Николас задерживал дыхание от восторга и все щупал мой живот, а я говорила ему, что он станет заметен только с третьего-четвертого месяца согласно брошюре, что я взяла в клинике. Джесс и еще три незнакомые мне женщины от 26 до 45 лет хлопотали вокруг меня, спрашивая нужно ли мне что-нибудь, на что я всегда отвечала отрицательно. Хоуп с опаской смотрела на меня, но взгляд, обращенный к моему животу, всегда был любопытным.
Я впервые увидела ее лицо и была приятно удивлена данной от природы красоты: густые светло-каштановые волосы вились вокруг ее мраморного лица, огромные ореховые глаза обрамлены длинными густыми ресницами, щеки и тонкий прямой нос покрывали пока что не бросающиеся в глаза веснушки, тоненькие губы были красными, даже вишневыми, скулы ярко выделялись на худом от природы лице.
Один раз, когда я спустилась вниз, то увидела ее с мистером Олдриджем, который держал ее на свои коленях и играл в какую-ту игру, громко смеясь, когда Хоуп кривлялась и смешила его. Таким я видела его впервые, и вроде бы эта картина должна была смягчить меня, но это было всего лишь секунду, а потом я снова вспомнила того ужасного, грубого, неприятного, заносчивого мужчину, из уст которого льется одна грязь.
Он очень часто приходил ко мне в комнату, проверял как я, спрашивал нужно ли мне что-нибудь, на что я просто отводила от него взгляд и отрицательно качала головой. Оттого, что я была беременна его ребенком, ничего не изменилось: он все так же окидывал меня холодным высокомерным взглядом, имитируя заботу обо мне своими «поступками», осведомлялся о моем самочувствии и, получая сухой односложный ответ, уходил.
Я ужинала у себя в комнате либо на кухне, предпочитая собственное одиночество, реже компанию прислуги, так как не хотела видеть чудовище, но, когда его не было дома, чувствовала себя свободной и подолгу разговаривала с Ником, иногда даже с Джесс, которая работала здесь около четырех лет.
Ей был тридцать один год, и она до сих пор одинока, несмотря на то, что симпатичная, даже красивая, имеет добрый нрав и шикарную фигуру. Когда я смотрела на ее грудь, то невольно переводила взгляд на свою и понимала, что это же самое, как если сравнивать шар и стол по выпуклости.