– Хитрая гадюка, знаешь, к кому именно нужно было приласкаться.
– Каждый выживает как может, – ответила я, не моргнув глазом. – Тем более, дон дель Монте очень хороший человек, в которого трудно не влюбиться.
Я положила руку на сердце и театрально влюбленно вздохнула, и вдруг Элаиза улыбнулась так, словно я сделала то, чего она так давно от меня ожидала.
– Вышли отсюда все, – тихо сказала она, и девочки, сверкая пятками, пулей вылетели из комнаты, оставив только меня и Элаиза. – Знаешь, что я тебе скажу?
– Понятия не имею.
– Ты будешь той, что сядет на мой пост, когда я уйду.
Мне захотелось взорваться от смеха, который разрывал меня изнутри после того. Как эта ненормальная произнесла столь глупые слова.
– Какой пост?
– Домоправительницы.
Она так гордо выпятила грудь и задрала свой длинный мясистый нос, что я невольно захихикала, сдерживая самый настоящий гогот.
– Прости, что?
– Я вижу в тебе все задатки человека, который может управлять толпой этих бестолковых зверей, – она раскинула свои руки, рисуя ими какие–то знаки, непонятные мне. – Понимаешь, моя работа очень сложная, и мне нужен тот человек, что сможет мертвой хваткой управлять этим питомником.
– Я не понимаю одного, дражайшая Элаиза, – села я на диван, закинув одну ногу на другу. – почему ты называешь их «животными», «зверями», «питомником»?
– Посмотри на них, – ее картавое «р» резало слух, как секира. – они же ничего не умею, да еще и тупые, как пробки. Неужели ты думаешь, что этот дом сиял бы, если меня здесь не было бы? Эти «девочка» не способны отличить винное пятно от того, что образовалось из–за крови…
Она начала говорить о своей работе, о том, как сложна эта наука!, о том, как тяжело приходится тому, кто следит за порядком в таком огромном доме, и у меня заболела голова. Мне хотелось, чтобы она заткнулась, потому что более смехотворной речи в своей жизни я никогда не слышала, а эта женщина, Боже, как можно так разговаривать?! А меня посадят в тюрьму, если я отрежу ей язык? А ее можно депортировать за то, что она говорит не «сыр», «сыар–р–рэ»? А если я закопаю ее во дворе Доньи и уничтожу все улики, можно будет свалить вину за убийство Элаизы на Исадору? А можно я не буду марать руки об эту бабу, и просто постою рядом, когда Исадора будет убивать ее, а потом просто доложу все полиции?
Я смотрела на нее и думала о том, как было бы хорошо, если бы на ее голову сейчас свалилась ваза. Эта женщина раздражала меня настолько сильно, что хотелось, чтобы она упала тут замертво. Поверьте, я бы даже не расстроилась, если бы это произошло на самом деле.
– Элаиза, я польщена за то, что вы видите во мне такого сильного человека, который может управлять всем этим «стадом», но мне это не интересно.
Я встала и направилась к двери.
– Я тоже так говорила, когда купалась во внимании дона дель Монте.
Я круто развернулась, когда услышала эти слова, и с широко распахнутым ртом уставилась на нее.
– Что?
– Не смотри так на меня, – широко улыбнулась француженка, поправив свои седые волосы, – Когда–то я пользовалась вниманием мужа нашей Доньи.
– И она знает об этом?
– Конечно.
– Что? Как вы еще….
– Осталась здесь? – продолжила за меня мысль Элаиза. – Так Донья ничего не имела против того, что я провожу время с ее мужем, пока она развлекается с другими девушками.
Мне показалось, будто мои глаза сейчас лопнут и испачкают собой все пространство вокруг. Я не могла поверить услышанному.
– Донья...
– Лесбиянка, – широко улыбнулась Элаиза. – Мне тоже когда–то довелось попасть под прицел ее умных глаз.
Так, мне нужна валерьянка, стакан воды и стул, чтобы не упасть прямо здесь от шока в обморок, потому что я никогда бы в своей жизни не подумала, что наша Донья является лесбиянкой. Подумать только! Так вот кто не может пропустить ни одной юбки!
– Она до сих пор…пристает к прислуге? – сдавленно спросила я.
– Ну иногда в ней просыпается исполин, но это бывает довольно редко. Вот если бы ты не была беременна, то я уверенна, что ты смогла бы зажечь в ней интерес.
О Боже… Я, не веря ей, присела на краешек кресла и просто открыла рот, хватая им воздух.