— Как жаль, как жаль, — шепчу я, прижимая родную ладонь к своей щеке, — как жаль, что так поздно, что столько потеряно лет...
— Дурочка ты моя! – нежно говорит он, лаская пальцами моё лицо. – Какое счастье, что мы всё-таки нашли друг друга. Разве каждому достаётся подобное счастье? Разве всем дано понять, почувствовать настоящую любовь?
Я плачу от счастья, от невозможности поверить, что всё это происходит на самом деле и со мной...
Мама, не ты ли всегда воспевала в своих повестях и романах подобные чувства?
«Жила-была девочка — сама виновата»
Отношения мамы и папы были для меня «терра инкогнита» всё детство, впрочем, тогда я не очень об этом задумывалась. Просто не всегда всё понимала. Бóльшую часть вывалившихся скелетов из их шкафов я обнаружила уже в сильно взрослом состоянии и, лишь занявшись вплотную анатомией и изучением косточек, сумела многое обдумать и проанализировать. М-да... Всё стало гораздо понятней. Но это — не моя жизнь и не мои тайны, хотя по башке меня эти берцовые кости «мадридских» секретов тоже шарахнули будь здоров! Хотя уж я-то, видит бог, совершенно была ни при чем в силу отсутствия присутствия в этом мире в момент зарождения и развития их отношений. Ну, а когда я родилась, и пошел новый отсчёт жизни нашей семьи, вот с этого самого дня моего рождения ответственность полностью легла на новорожденные плечики. Потому что надо было думать, чёрт подери, какой рождаться, когда рождаться и зачем это делать! Надо было стараться соответствовать... Как остроумно кто-то подметил «Жила-была девочка — сама виновата». Так это про меня.
Моя мама заслуживала другой дочери, я всё испортила в её жизни. Разве я должна была получиться такой? Конечно, это какая-то ошибка, генетический сбой, неправильно вставшие звезды. Ведь мамуля рассказывала, как они с папой все ловко высчитали еще до моего появления! К примеру, в тот год, на который я была запланирована, случился сильный спад рождаемости в СССР, и мама с папой справедливо решили, что их ребёночку будет намного проще поступить в институт из-за небольшого конкурса. Спустя 17 лет я их страшно разочаровала... Впрочем, чего греха таить, разочаровывать маму и папу я начала намного раньше, возможно, почти сразу после рождения.
Уж маму-то точно. Я, насколько мне известно, практически вы-драла её немилосердно из удачно складывавшейся карьеры — просто фактом своего рождения. А потом моего отца стали посылать в далёкие командировки. Мало того, что Я родилась, так ещё и вынудила маму торчать с собой в печальном одиночестве, пока карьеру делал МОЙ папа.
У мамы случилась по этому поводу депрессия, как она сама говорит. Верю. Жалею. Виновата. Было за что меня невзлюбить.
Хотя ведь у меня ещё имеется брат. Старший. От маминого первого мужа. От которого она ушла к моему отцу. Там была история некрасивая: измены, кляузы, месткомы-парткомы, суд, разбирательства... Впрочем, опять таки — не моя жизнь, не мои тайны.
Итак, когда я родилась, у меня был восьмилетний брат. Я его, конечно, сильно полюбила с самого детства, как себя помню... А он меня — нет. И совершенно понятно любому ослику, почему: у мальчика появился отчим, потом появляется на фиг ненужная ему сестра. Мама обожала своего первенца и, вполне возможно, он боялся потерять это мамино обожание. А мама боялась его страха, его огорчений, его слёз, что опять-таки вполне естественно. Мама дала себе слово: её сынок никогда и ни в чём не почувствует себя ущемлённым! Любой ценой он будет счастлив и храним её любовью. Любой ценой...
К примеру, мама запретила моему отцу применять хоть какие-нибудь воспитательные меры к Саше. Как бы сильно я не напрягалась, у меня не получается вспомнить ни одного раза, когда бы Сашку от души ругали, даже если было за что. Мама рассказывала мне:
— Однажды, когда ты ещё не родилась, твой папа за что-то повысил на Сашку голос, и я сказала: ещё хоть раз посмеешь крикнуть на моего сына, больше никогда не увидишь ни его, ни меня. С тех пор он не смел.
Я слушала маму, замирая от восхищения перед силой её духа и любовью к сыну. Вокруг было всегда столько баб, готовых ради ничтожного мужика, ради штанов рядом со своей юбкой просто таки передушить своих детей. Поэтому мамина великая Материнская Любовь представлялась мне почти героизмом. Очевидно, что моя мама самая особенная!
Сколько ни силюсь, не могу вспомнить Сашкиного взгляда, направленного на меня. Его глаза смотрели всегда куда-то мимо, в сторону, вдаль. Он почти никогда на меня не смотрел. Не хотел. Не интересовала я его ни с какой стороны. Даже, пожалуй, больше того: я его дико раздражала. «Заткнись, дура!», «Пошла ты, дура!» — вот, в основном, и всё, что я слышала от братика. И затрещины по башке тоже бывали, иногда весьма чувствительные. Очевидно, что я была о-о-очень противным ребёнком, мерзкой девчонкой, кошмарно действующей на нервы взрослеющему мальчику. Мы жили в одной комнате, и, конечно же, я ему мешала. Путалась все время под ногами, нудила вопросы. В общем, не получилось у нас с братом ни любви, ни дружбы.