— Серьезно, мам? — Иришка не дала Даше и шанса, даже не попыталась сделать вид, что не заметила эту уловку, а просто ткнула пальцем в мерный столбец чайника, который красноречиво показывал, что воды там — абсолютный ноль без палочки. — Опять обо мне говорили?
— А что сразу о тебе да о тебе, — пошла в наступление бабушка, — можно подумать, нам и поговорить не о чем больше.
— Ладно, мам, оставь, нас поймали с поличным, — Даша уже поняла, что отпираться бессмысленно, к тому же она не любила врать ни себе, ни дочке, никому, — но, Ир, мы же видим, что что-то происходит, мы хотим помочь.
— Хочешь помочь — помоги материально, — огрызнулась Иришка.
— Не хами матери! — тут же заворчала бабушка.
— Ой, ну, начинается. Опять я во всем и виновата. Да что с вами не так? — девушка схватила шоколадку и хлопнула дверью так, что Даша вздрогнула.
Снова повисла тишина.
— Мам, так мы никогда не узнаем, что случилось, — Даша чувствовала досаду. Ей казалось, не пригласи она маму пожить, пока Егор в командировке, можно было бы вывести дочь на разговор. А пока получались только вот такие дурацкие полуразговоры.
— Да что у нее могло случиться. Обычный подросток. Дерзит, потому что хочет дерзить. Ты в ее возрасте такая же была.
— Такая же — это какая?
— Да как все. Дерганая, воображающая себе что-то.
— Это, знаешь ли, обидно.
— А что обидно? Можно подумать, все уже такие взрослые и умудренные опытом в 15 лет. Надо делом заниматься, оценки нормальные получать, а не вот это все, — Мария Афанасьевна раздраженно пилила одновременно и колбасу, и дочку, и внучку, — всех разом.
Даша совершенно механически уставилась на нож, движения которого почти гипнотизировали, и провалилась в воспоминания.
Вот ей 15, как сейчас Иришке. Она приходит домой из школы, где только что разыгралась нешуточная любовная драма. Так хочется рассказать, поделиться. Но мамы дома нет, папа тоже работает, сестра на учебе. Хочешь, не хочешь, а просто делаешь уроки, готовишь еду, какую найдешь, смотришь телевизор. Это нынешней молодежи хорошо, у них мессенджеры, постоянно что-то строчат, обсуждают друг с другом.
Вечером можно было бы и поболтать, но мама всегда уставшая. Ее хватает только на какие-то бытовые дела да склоки с отцом. Даша пробовала все: готовить ужин-сюрприз, ластиться, вместе смотреть фильмы, просто заводить разговор издалека — с какой-то шутки. Но мама отмахивалась: «Вы можете оставить меня в покое». Даша слышала это по отношению к себе, к папе, к старшей сестре. И в какой-то момент ее осенило: кажется, именно это и надо сделать. Оставить в покое.
Конечно, у мамы не всегда было такое настроение. Она бывала радостной — и тогда сама пыталась выйти на разговор. Но было поздно: Даша уже дала себе обещание оставить всех в покое. Не мешаться, не отсвечивать, проживать все свои события без мамы. Пусть отдыхает, если ей так нужно.
Но обида никуда не делась, а потому на каждую попытку матери сблизиться отвечала уже той самой подростковой дерзостью, какую бабушка видела теперь во внучке. «Ты ведь хотела, чтобы тебя оставили в покое, вот я и оставляю», — думала тогда обиженная Даша.
И вскоре эта дерзость настолько вошла в привычку, настолько вросла в душу, что отношения вконец испортились. Даша даже пыталась уйти из дома, правда, ее быстро нашли у подруги, отругали, на чем свет стоит, и посадили под домашний арест. А ведь когда-то она хотела близких отношений с мамой и вовсе не хотела дерзить…
— Мам, а скажи, почему я дерзила?
Мария Афанасьевна явно не ожидала такого вопроса. Она занервничала и традиционно пошла в наступление, это была ее излюбленная тактика защиты:
— Все дерзят, и ты дерзила. Или ты на что-то намекаешь?
— Ну, Маша же не дерзила, ты мне сама говорила, что это со мной ты намучилась в пубертат, а Маша была хорошая и послушная. А ты все равно к ней постоянно цеплялась.
— Ага, ну, понятно. Мать опять какая-то не такая. Сама не можешь с дочерью разобраться, а мать виновата.
Снова хлопнула дверь, и Даша осталась на кухне одна. И ведь правда: теперь, как и в детстве, Даша снова винила во всем происходящем мать. Это же она «отпугнула» Иришку. Это она опять ведет себя так же, как в Дашином детстве. Даша ведь не такая, она не отмахивается от дочки. Или такая?
Даша судорожно начала вспоминать, не бросала ли, сама того не заметив, фразы про «оставить в покое» или что-то в этом же духе.
Нет, такого она не могла припомнить. И все же смутная тревога внутри росла. Ведь столько историй про мам — не сосчитать. У каждого есть что припомнить маме. Даже если детство было в основном счастливым и безоблачным, даже если не били, не жили в нищете, не ругались с отцом. А все равно какая-нибудь претензия обязательно найдется.