— У моей бабушки окна повыбило дома! — Заявила Алёна за завтраком.
В её словах слышалась странная гордость вроде той, с какой некоторые дети рассказывают о своих болезнях.
— Везде самолёты падают, вот и у нас упал, — поддержала её Ира. — Мы не хуже, чем другие.
— А я тоже буду лётчиком, — заметил Рома. — Когда вырасту. Вот полечу — и бабах!!!
Вскоре из разговора Эльвиры Равильевны с нянечкой стало известно, что никакого самолёта на этот раз не упало, а просто на вокзале по недосмотру диспетчера поезд, гружёный взрывчаткой, заехал в другой. Несколько близлежащих домов сделались непригодными для проживания, и вечером мы с мамой собирали помощь погорельцам, размещённым в местных школах. Положили несколько полотенец (их у нас был запас до скончания века, посчастливилось купить однажды сотню), постельного белья (заметил пару комплектов, которыми буду пользоваться в альтернативном XXI веке и на одном из которых лишу девственности Ирку); детских варежек, самовязаных носков и самошитых семейных трусов. Ещё мама хотела положить детскую шапку, из которой я уж вырос, но нигде не могла отыскать её. Как позже она вспомнила, ту шапку уже пожертвовали в прошлом году — пострадавшим от землетрясения в Армении.
Словом, жизнь до конца ноября шла своим чередом.
10.2
А в тот день, когда в Чехословакии отменили статью конституции о главенствующей роли КПЧ, нам в садике объявили, что завтра придёт проверяющая комиссия, так что выглядеть всем обязательно хорошо, штаны не забывать ни в коем случае, в кармане держать носовой платочек, и вести себя так, чтобы мышь носа не подточила. В противном случае, намекнула воспитательница, будет что-то неопределённое, но страшное. Я, признаться, внимания этому сообщению не придал и почти сразу выбросил его из головы. Во-первых, я и так всегда отлично выгляжу и веду себя как взрослый. Во-вторых же, очевидно: проверяют-то не нас, а воспитателей!
Тем не менее, утром следующего дня, ещё до завтрака, я ощутил, что сегодня всё как-то не так, как обычно. Сначала нам с папой ещё у входа попались какие-то надушенные тётеньки в пышных шубах, пришедшие без детей и на детсадовских работниц не похожие. Воспитательницы были сразу обе: Илиада и Эльвира. Вели они себя нетипично: смущённо демонстрировали, будто жутко рады нашему приходу, рвались помочь раздеться и ни разу за всё утро ни на одного из нас не наорали. Завтрак был подан на новой посуде, расписанной зайками и медвежатами. В каше не было комочков, вместо ячменного кофе дали сладкое какао, а бутерброды с маслом были не только любовно намазаны, но и имели поверх себя сыр!
Я подумал: интересно, понимают ли другие дети причины таких неожиданных изменений.
— Как ты думаешь, теперь Илиада Михайловна всегда будет такая добрая? — Спросил я тихонько у Ирки, жующей свой бутерброд с нарочито закрытым ртом и ответственным видом, как будто она на экзамене.
— Т-с-с! — Ответила она.
— Что «тсс»-то сразу?
— Проверка! Нельзя за столом говорить! — Процедила моя будущая бывшая сдавленным голосом и каким-то паникёрским тоном.
— Ты дурак? — Спросила Яна, девочка, которая обычно никогда была не против за едой поговорить.
— «Когда я ем, я глух и нем»! Ясно, Голосов? Молча едим! — Процитировала Илиаду Михайловну любительница пожаловаться Алёна.
— Да, девчонки, вы, что испугались?! — Спросил я со смехом. — Это ж проверяют-то не нас! Это же воспитателей проверяют! Смотрят, как они заботятся о нас, не обижают ли! Это им бояться надо, а не нам! Мы сегодня наоборот можем делать, чего хотим!
Увы, моя воодушевляющая проповедь нужного действия не возымела.
— Ты тупой? — Перефразировала Яна, посмотрев на меня, словно старшая сестра на мелкого брата.
— Голосов, не умничай! Умничать дома будешь! — Добавила Алёна, полностью вошедшая в роль Илиады Михайловны.