А теперь мы снова были дома и общались, как я уже рассказал, с бабушкиной соседкой. Они с бабушкой не очень-то дружили и не то, чтобы стремились друг у друга зависать: но не почтить визитом семейство известного экстрасенса Любовь Егоровна, разумеется, не могла.
— Ну надо же, какой вундеркинд! — Умилялась она, наблюдая как я уплетаю кусок принесённого ею пирога с черноплодной рябиной. — И даже про Германию предсказал! Мой-то внук в свои семь даже и знать не знает, где она, Германия…
— Да ты что, Андрейка умный, он все флаги уже знает! — Хвалилась бабушка. — А как сказал про Германию, дед сразу начал ругаться! А говорю: погоди ты, лапоть сталинистский, коней не гони! Нынче, говорю, политика партии изменилась! Нынче всё к тому идёт, чтоб стену снять! И точно! Я ведь тоже чуяла, что дверца-то скоро откроется!
— Точно! И я! — Поддержала соседка. А потом как раз ко мне и обратилась с теми самыми словами, с каких я начал: — А мне предскажешь будущее?
— Я не Нострадамус, — постарался отвертеться я.
— Смотри-ка, и Нострадамуса знает! Вот это ум! — Умилилась ещё раз Любовь Егоровна. — А мой семилетней ещё про такого и слыхом не слыхивал! Он, по-моему, даже Кашпировского не знает! Только всё машинки да машинки…
— А наш знает много, да вредный, — ответила бабушка, посмотрев на меня укоризненно-многозначительно. — Очень любит, чтоб его упрашивали!
— Не люблю я это вовсе.
— Любишь. Любишь!
— Не люблю.
— Не спорь! Знаешь, Андрюша, хоть ты и знаменитый у нас теперь, а правила хорошего тона никуда не девались! Спорить со взрослыми — очень невежливо! Вот смотри, Любовь Егоровна пришла к нам, время тратит, пирог испекла тебе… А ты ей даже будущее предсказать ленишься! Ну подумай, что люди-то скажут!
Я вздохнул. Деваться снова было некуда. К счастью, с семьёй Любови Егоровны я был знаком и в прошлой, взрослой жизни: её внук в следующем веке так и жил в её квартире. Жил он относительно неплохо, и о нём я что-то знал. Так что мог, не кривя душой, дать правдивое предсказание:
— Вы будете жить ещё долго, умрёте в глубокой старости. Ваш внук Ваня станет автослесарем. У него будет собственная автомастерская. Он разбогатеет.
— Ну надо же! Кооператором будет!
— А ты говоришь, мол, машинки, машинки…
— Ну я же не знала! А сын что?
— Разведётся…
— Славатебегосподи!
— Потом защитит диссертацию!
— Ой, ну надо же! — Соседка поразилась. — Я тебе не рассказывала: он же на днях как раз говорил мне, что хочет в аспирантуру!
— Вот! — Сказала бабушка. — А я что говорила! Настоящий пророк! Павел Глоба! Наградил нас Господь Бог и зелёные человечки!
Я сообщил Любови Егоровне ещё несколько деталей о будущей жизни её и её семьи, выбирая, конечно же, только хорошее или нейтральное. Та пребывала всё в большем и большем восторге: предсказания выглядели логично, понятно, закономерно. Потом вспомнила, что судя по тому, что говорили в телевизоре, я вроде как ещё и целитель. Пришлось сделать несколько пассов руками и погладить Любовь Егоровну по позвоночнику в районе грыжи под бабушкины рассказы о встрече с инопланетными существами, как будто бы даровавшими мне сверхспособности. Следом бабушка сама решила показать, как она лечится об меня и потребовала прижаться к больному боку. Эта деталь окончательно покорила Любовь Егоровну: она вытащила из кармана халата смятую трёшку и выложила на стол.
— Это вам за сеанс, за работу.
— Ой, да что ты, неудобно… — Начала отнекиваться бабушка.
Впрочем, отнекивалась она недолго и не особенно правдоподобно. Вскоре трёшка была принята нами. А когда Любовь Егоровна ушла, бабка сказала:
— Ты мой заинька! Уже и зарабатываешь.
— Это тебе, — не стал жадничать я.
— Слыхал, дед?! Андрей три рубля заработал!
— Торгаши, — отозвался с презрением тот с кухни.
— И вовсе не торгаши. Это называется индивидуальная трудовая деятельность. Кто за линией партии следует, тот разбирается, — гордо ответила бабушка. А потом добавила. — Андрейка, подержи ещё мне ручку на боку! Всё болит, болит, никак не отпускает…