XIII
Полетели записки через окошечко передач, туда и обратно.
«Светик ты мой, хорошая, дорогая, умница ненаглядная! Одеяло я сегодня купил, голубое, и коляску типа «Победа», обтекаемой формы. А кроваток сейчас нет, говорят, будут во вторник…»
«…Костя, он милый ужасно, совсем не такой сморщенный, как другие дети, только я никак не могу вглядеться хорошенько, потому что лежу на спине и разглядывать приходится, скосив глаза.
Костя, ведь он не дышал и не кричал почти две минуты. Это было ужасно, ему делали искусственное дыхание, даже шлепали его — просто сердце разрывалось. Давай назовем его Димкой, как мы думали, — ему подходит».
Подходит-то подходит, милое такое, уютное имя, но как следует разглядеть сынишку все-таки не удается. И вот что страшно: не перепутали бы. Говорят, номерки у них к ручонкам подвешены, но ведь можно перепутать и номерки. Соседка по кровати — она уже встает — утешает:
— Да что вы беспокоитесь! Таких глазищ во веем роддоме нет, весь в мамку, одно лицо.
Это, кажется, хорошо, если сын похож на мать. Сестра говорит: счастливый будет. Не был бы только маленького роста, потому что для мужчины…
Пока у мужчины видны только одни глазищи, почти всегда закрытые, да розовый носик, немного торчком.
Характером Димка скромный, застенчивый, с ленцой. Ему уже третий день пошел, а ничего еще не ел и не просит. Не умеет еще есть, подумать только! Няни говорят: плохой сосун.
Другие малыши, как их принесут в палату, кричат, надрываются — и вдруг, сразу умолкнув, начинают звучно сосать. А Димка, как с ним ни бьешься, не берет грудь, да и только!
— Нянечка, вы оставьте его еще немного у меня, я еще поучу.
— Нет, уже пора. Принесу в двенадцать, должен порядок знать.
— Да ведь голодный он! Ослабеет.
— Ничего, проголодается — догадается.
И ровно в двенадцать Димка вдруг догадался. Раздвинулись нежные мягкие губы, распахнулись черные глазищи, рассердился вдруг, нацелился, зачмокал, засосал. И какое же это ни с чем не сравнимое счастье! Если бы всего-навсего пять таких минут на свете жить — и то стоило бы!
Через пять минут устал, глазки закрыл, лицо блаженное, умиротворенное. Нянечка его взяла, теперь только в профиль виден — носик торчком. Сыт.
«Костя, милый! Завтра меня выписывают. Ура! Привези, не забудь: мое платье, пальто (если будет прохладный день), туфли, чулки… и так далее, и так далее…
Димке: одеяло новое голубое, одеяло байковое, пеленку с кружевом, теплую распашонку голубую с уткой, кофточку белую с зайцем, подгузник (на всякий случай — два)…»
Константин сидел перед раскрытым ящиком комода и складывал вещи в чемодан, проверяя по списку.
«Кофточка с зайцем белая» — вот она! «Распашонка с уткой…» Еще и еще перебрал стопочку кукольного белья самых нежнейших цветов радуги… Нет распашонки с уткой! «Голубая теплая» есть. Но какая же это утка? Совсем другая птица…
Прозвучал под окном автомобильный гудок. Тяжелые шаги на лестнице.
Это Саша Бобров, он обещал заехать.
— Сашка, слушай… а ну, снимай плащ, у меня здесь стерильные вещи разложены, не смей подходить со своими немытыми ручищами!
Саша Бобров послушно оставил в передней плащ, пошел к умывальнику.
— Полотенце вон там возьми! Пойди теперь сюда, скажи, какая это птица?
— Вот эта, вышитая синеньким и красным?
— Да, вот именно.
— Как тебе сказать… На веточке сидит… на воробья не похожа… может, синица или снегирь? Но для снегиря…
— Можно ее назвать уткой?
— Уткой? Нет, на утку, я бы сказал, не похожа.
— Ну, тогда я не знаю, что делать! Понимаешь, я все по списку, просит она привезти «голубую распашонку с уткой». И вот перебираю я все двенадцать штук… Ромашки есть, зайцы есть, а птица всего-то одна…
— Светлана сама вышивала?
— Нет, эти, кажется, покупные.
Саша пожал плечами:
— О чем только думают торгующие организации! Продают вышитых птиц, а какая это птица, не угадаешь! Но почему обязательно нужно взять с уткой?
— Слушай, Сашка! Приказ есть приказ. Ты сам еще не отец и потому ничего не понимаешь. В чем соль этих ее распоряжений, что ей хочется? Одеть его сейчас понаряднее, во все самое красивое, чтобы парень был как картинка. Ты сам-то небось мундир надеваешь по праздникам, а не какую-нибудь задрипанную гимнастерку! Видишь, подгузники даже я отобрал самого первого сорта.
— Да ведь это же, Костя, все так непрочно… она и пишет: на всякий случай два… Ехать пора, вот что, а не распашонки выбирать!
— Знаю, что пора. Постой, ты меня не нервируй. Еще и еще раз Константин перебрал по одной все вещи в ящике комода.