— Почему с уткой?
— Не знаю, ты так написала. А на ней снегирь или, шут ее знает, совсем какая-то другая птица!
— Разве я написала «с уткой»? Ну… в смысле с птицей. Костя, я так спешила! Ты именно ту привез, что я хотела.
— Светланка, ты же с третьего класса в школе естествознание преподаешь!
— Так у меня же сейчас отпуск!
Губы так и тянутся сами к смеющимся черным глазам.
— Но-но, товарищи! — басит Саша Бобров. — Не забывайте, что у меня тут зеркало!
XIV
А теперь — нужно перепеленать. Первый раз в жизни перепеленать самой. Приготовила все, как в книжке, точно так, как показывали в роддоме. Одеяльце, клеенка, пеленка, еще пеленка и поверх всего подгузник положила уголком, будет ему вроде как штанишки.
А раскрыла Димку, потянулся маленьким красным тельцем, засучил морщинистыми ножками, ткнул себя кулачком в глаз, выпятил животик — и сбил бинт на пупочке, бинт, который нужно беречь как зеницу ока и не трогать до прихода патронажной сестры.
— Ох! Костя, дай мне скорее из комода бинт… Нет, нет, широкий, стерильный, я ему сверху прихвачу. Ты вымыл руки, когда приехали? Тогда оторви сам.
Прихватила. Приподняла малыша, а головка откидывается назад, затылочек тяжелый-тяжелый. Костя шепчет тревожно:
— Голову, голову поддержи!
Поддержала голову. Переложила Димку на чистые пеленки.
— Ты мне только под руку не говори!
Смазала всюду, где полагается, загнула подгузник уголком, стала заворачивать по всем правилам.
— Лежи, умница, в сухой, чистой пеленке, лежи, хороший мальчик!
Костя не может удержаться, опять шепчет под руку над самым ухом:
— Светлана, а почему он так ротиком туда и сюда? Слушай, они все такие худые?
И вдруг:
— Смотри, смотри, что он делает!
Вот тебе и чистые пеленки, вот тебе и сухой хороший мальчик! Опять все начинается сначала: одеяльце, на него клеенка…
— А теперь что? Кормить будешь? Ну, кормитесь, кормитесь, не буду вам мешать.
Подставил под ноги маленькую скамеечку и пошел к двери.
— Костя, откуда скамеечка? Не было такой!
— А помнишь, ты читала, что, когда кормят, нужно ноги на скамеечку ставить. Удобно?
— Удобно.
Димка сосет — сначала жадно, потом ленивее и ленивее. Засыпает.
«Вот ты и со мной, сыночек, на весь день со мной, на всю ночь! Вот мы и дома. Понравился тебе наш папка? Мне — нравится».
Что-то изменилось в комнате. Обои другие. Цвет такой же, солнечный, желтоватый, а рисунок другой. И потолок побелили без нас. Сюрпризом, нам ничего не сказали.
«А мы-то с тобой, Димок, друг другом занялись, сразу и не заметили».
Костя чайник несет.
— Накушались? Теперь, мамка, садись, ешь.
— Костя, мне очень нравится комната — обои.
— Ага! Заметила наконец!
Лежит маленький сын в большой кровати. Начинается наша новая жизнь. У других — бабушки. У других — тети могут помочь.
У Димки — папа и мама, больше никого.
Справляйтесь как знаете, папа и мама. По утрам будет приходить женщина часа на два, больше она не может. Будет стирать пеленки, сходит в магазин. Кончится отпуск, можно взять еще на месяц, за свой счет. За это время нужно найти няню. Или, может быть, даже лучше в ясли Димку носить. Ясли, говорят, хорошие и недалеко.
Ночь, вообще-то говоря, сделана для того, чтобы спать. А для молодых матерей ночь сделана, чтобы просыпаться. Сон был всегда крепкий: закроешь, бывало, глаза — и до утра, с небольшим количеством сновидений. Теперь не то. Голосок у Димки слабый и тонкий, но требовательный. Научился, видимо, у других детей, где его былая скромность? Запас слов пока небольшой: «У-а!.. У-а-а!.. Ува-а!.. У-на!»
Иногда Костя деликатно заметит со своего дивана:
— Светланка, Дмитрий Константинович дошел до крепких выражений, включая «У-на!».
Но чаще всего Костя не слышит крепких выражений, сама подскакиваешь при первом же кротком «У-а!» Иногда лишний раз даже встанешь — стоит Димке чихнуть или покряхтеть сверх программы.
Спать очень хочется, но уж до того хорошо самой развернуть, подержать в руках розовые согнутые ножонки… с чем можно сравнить на ощупь? Шелк? Нет, Димкины ножки нежнее. Особенно приятно всовывать Димкину руку с пятью настоящими пальчиками (на каждом ноготок!) в широкий рукав распашонки. Запахнешь потом распашонку под спинку ему — раз и два! Голова Димкина качнется при этом немножко вправо, немножко влево.
Вот и нарядные мы, вот и сухие. Спи теперь, черномазый, не верти ротиком туда и сюда, ничего тебе не будет до шести часов утра. Никаких дурных привычек я тебе прививать не намерена, о том, чтобы есть ночью, ты у меня и не заикайся. Воспитывать буду по науке, будешь ты у меня опытно-показательный! Спи! Сам засыпай! Что сказано в книжке? Читал? Никаких укачиваний, никаких поглаживаний, никаких похлопываний! Все это, Димок, баловство, а мать у тебя педагог, в ежовые рукавицы ты, маленький, попал!