- Взорвать и разрушить мост. (ДИМА) - Нечем, да и зачем? Мы же не в глухую осаду садимся.
- Баррикада на мосту. (ДИМА)- Ага! Лучшей визитной карточки, что тут что-то заслуживающее пристального внимания - и не надо.
- Завал из деревьев (МАША)- Смотри про баррикаду на мосту...
- Попросить военных прислать патруль (МАРУСЯ) - А кто к ним сейчас поедет, и главное - где гарантия, что детский дом не будет выселен в благоустроенный палаточный лагерь (с самыми благими намерениями), а сюда не будет поставлен гарнизон солдатиков охранять офицерских жен с детЯми?
Это словоблудие продолжается еще около получаса, пока Прохор не предлагает идею - настолько же извращенную, насколько и гениальную.
Об извращенной сообразительности бывших зеков мне как то рассказал сама папА (вернее не мне, а Тоше - моему братцу). Ну а из Тоши я сама выдавила - что они там ржали, аки мерины? Оказалось, что папа рассказывал случай из своей молодости, когда проходил практику. Из деревни мужик на кобыле привез продукты в рабочую столовую. Это был его не первая ходка и не последняя в этом месяце. А надо ж такому случиться, что один поселенец 'на химии' ввиду отсутствия денег проиграл в карты своим коллегам одно 'желание', и теперь, по приговору товарищей (довольно таки гуманному) должен был трахнуть кобылу. Проигравший был в принципе готов морально к этому, но был вопрос с техническим исполнением задуманного - ведь кобылка большая и совладать с ней трудно. Да и лягнуть может.
Решение нашлось быстро: пока мужик неистово собачился с завскладом, несчастная кобылка была заведена на металлическую плиту, а ее подковы были прихвачены аргоном, после чего проигравший начал 'выплачивать' карточный долг под радостные комментарии остальных 'химиков'.
Нечто равнозначное по извращенности придумал и Прохор. В уголке гражданской обороны был взят списанный костюм химзащиты, ну а Маруся начала бойко рисовать плакат нужной тональности. С намерением потом его прикрепить к фанере и защитить от влаги целлофаном.
В помощники по исполнению своего плана наш трудовик Прохор взял меня, Диму и пятерых 'хунвейбинов' (наших мальчиков-добровольцев 14-17 лет), за которыми сбегала Маша. Все остальные были отпущены к детЯм и к Тамаре - готовить ужин.
А потом началось самое неприятное: одевать труп моего бывшего и горячо нелюбимого зама в костюм хим. защиты и противогаз, дышать проклятым запахом ацетона, а затем тащить его к нашему ВАЗу. На удивление только один из ребят показал свой богатый внутренний мир. Остальные вели себя стойко, хоть бледность, пот и тремор рук выдавали их нешуточное волнение.
Дальше - проще. Десять минут неспешной езды и вот мы уже на мостике. Перед мостиком, на наше счастье, стоит небольшой, почти игрушечный шлагбаум. А вот за шлагбаумом несколько субъектов, вышедших на "иную форму бытия". И, по-видимому, очень голодных.
Не из наших, кажется - выдыхаю с облегчением.
Но не только шлагбаум задержал их. - Буквально вплотную к полосатой перекладине стоит старенький джип. Эту машину я знаю. На ней ездил Яныч - высокий плотный седеющий мужчина, старший воспитатель, дернувший отсюда одним из последних - на третий день Беды. Джип поставлен грамотно - при попытке его обойти без посторонней помощи - непременно бухнешься в ручей, узкий, но достаточно глубокий в этом месте.
Колес у джипа нет. Они были расстреляны в упор чем-то крупным, скорее всего картечью. Должно быть стрелявший очень торопился, и его не устраивала возня с проколом шин.
Внутри машины мы находим Яныча. Его костюм, его машина, его правая беспалая рука. Отмечаю, что рука в покусах. А вот головы почти что и нет - разнесена выстрелом картечи в подбородок.
Вынимаю из мертвых рук старенький ИЖак. Вспоминаю слова Верещагина - 'А пулемет я вам не отдам!'. Вот уж точно. Ни ДИМЕ, НИ ПРОХОРУ Я НЕ ДОВЕРЯЮ ПОЛНОСТЬЮ. Дима дурак, а Прохор мудак, - рифмую про себя.
Костин Миша, паренек лет 15 вдруг начинает плакать. То, что Изотов Леопольд Янович был ценителем человеческой красоты, невзирая на пол (как мягко выразилась Маша о его бисексуальной ориентации), я знала давно, как знала и то, что он был просто очень хорошим и светлым человеком. Да и детей он любил (в хорошем смысле слова), и не обидел бы их. Поэтому плач Костика мне понятен. Яныч ему помогал. Но успокаивать мальчика пока что нет ни времени, ни желания, - пусть сейчас лучше прорыдается - пробздится. Потом нервы будут лучше.