Мама
Мне двенадцать лет. Большую часть своей жизни я проводила здесь: в снежно-белой, чистой и до безобразия светлой комнате больницы. Читала книги, играла в куклы, болтала с отражением в небольшом зеркале, которое неизменно висело напротив кровати - весь мой мир был сужен до этой... Клетки. Одиночной клетки, когда каждая минута вне этой комнаты - глоток свежего воздуха с запахом апельсинов и свободы. Мне, наверное, не одиноко. Не должно быть одиноко, да, мама? Ты ведь приходишь. Три раза в неделю, вся уставшая и растерянная, с грустной улыбкой. Ты всегда гладишь по коротким, русым волосам; целуешь в макушку, зажмурив глаза. Мама-мама, мне не одиноко, все хорошо, ты только не плачь, ладно? Я буду встречать тебя с радостной улыбкой и подбегать, чтобы уткнуться лицом в живот - мне холодно, мама, мне нравится твое тепло. И почти все равно на ворчание странного дяденьки-врача, что мне нельзя бегать. В идеале - я не должна вообще слезать с кровати. Мам, знаешь, это скучно! Мам, мне бывает больно. Дышать, дышать больно!; в груди что-то разрывается, наверно сердце, над которым так суетиться этот дяденька. Зачем ему это? Мне всегда это было интересно, но он лишь трепал за волосы и улыбался.
... Мама, мам, когда ты меня заберешь домой?
***
Мне тринадцать. Мам, ты приходишь все реже и реже; улыбаешься как-то ломко и не смотришь в глаза. Мам, мама, тебе не нравятся мои глаза? Или я тебе стала противна? Мама! Комната - палата, как однажды я услышала от тетеньки из соседней, - медленно сужается; мама, мне страшно, а вдруг она меня задавит? Вдруг когда-нибудь мне не хватит воздуха и я задохнусь? Это не смешно! Мне страшно. Мама, мам, где ты? Мама, мне... ... не одиноко. Знаешь, мам, в моей палате часто засиживается мальчик - он меня чуть старше, с черными взъерошенными волосами и... Он забавный, мама, носит маску, белую такую, с красными линиями, что вырисовывали глаза и усики, а еще у маски есть ушки. Тоже белые, лисьи. Знаешь, мама, я часто видела лисят в книжке с картинками; они такие милые, красивые, они мне нравятся. А тебе? Мама, а ты знаешь, как много интересного он мне рассказывает? Его голос немного глух из-за маски, но такой громкий и пестрит колокольчиками в ушах. Мама, знаешь, он немного грубый, постоянно тыкает в меня пальцем, говоря, что я - «глупая девочка». Пф, это не правда! Не правда же, да? Мама, знаешь, он никогда не говорил мне своего имени. Говорил, что нет или отмахивался. Но это же ложь! У каждого есть имя, верно? Он не мог быть исключением. Мама, я начала его звать Хомяком. Не спрашивай почему, я и сама не знаю. Просто это весело. Он ведь добрый. Грубый, но добрый. А еще ему нравится рассказывать мне сказки. Иначе зачем ему прокрадываться в мою комнату, когда садиться солнце, и, гладя по волосам, рассказывать их? Мама, знаешь, мне почти не больно. Сердце очень редко начинает стучать, как бешеное, иногда сжимаясь до боли; я все реже сжимаю зубы и жмурю глаза, только вот там, на внутренней стороне век (или как мне назвать эту темноту?) - вижу эту белую маску, чуть приподнятую, позволяя видеть плотно сжатые в полоску губы. Знаешь, мама, я никогда не видела Хомяка таким. Это все моя богатая фантазия, о которой так часто говорит дяденька доктор, когда я рассказываю о нем? Мам, знаешь, мне стали реже давать эти противные таблетки. И уколы почти прекратили делать. Мама, меня скоро отпустят? Я скоро буду дома, да? Знаешь, Хомяку это не нравится. Он хватает меня за рукав белоснежной рубашки и молчит, словно над чем-то думает. Сидит пять минут, десять, пятнадцать, полчаса. А я смотрю в окно и разглядываю небо, ветки дерева и слушаю, о чем поведают птички. Они красиво рассказывают, жаль я не понимаю о чем. Знаешь, он всегда молчит в такие моменты, но отпускает, шумно вздохнув. Ему будет одиноко без меня?.. Мама, мне уже давно не кажется, что мир странный. Он, похоже, сумасшедший. Знаешь, мама...
... Все, абсолютно все, странные или сумасшедшие. Потому что так не бывает. Потому что это не правда. Но почему, почему все думают, что Хомяка вижу только я?!
***
Мне четырнадцать. По идее, скоро должно быть пятнадцать. Уже два года - целые, черт подери, два года! - я живу дома, с мамой и папой. Мама, а я оказалась чуть бесполезней, чем думала. От меня получить помощь, как умножить катастрофу с проблемой. Я даже не могу посуду поставить, не разбив тот или иной раз чашку или блюдце. Я ходячее несчастье заключенное в человеческом теле. У меня неуклюжесть в крови - он, знаешь, любил мне так говорить, с легким смешком. Мама, знаешь, свобода пахнет апельсинами, терпким кофе (что мне запрещен) и, почему-то, мятой. Мята. Знаешь, мама, а ведь Хомяк пах мятой и темным шоколадом. Я знаю. Мне нравилось засыпать, укутываясь в этом запахе с головой, пропитываясь им. Только вот его нет. Уже почти два года как нет. Я ему говорила, что когда он выйдет из той клетки, буду его ждать. И сама приходить иногда. Но, знаешь, его никто не видел. Никогда. Да и не было его, как бы я не искала и не оббегала эту чертову больницу. Мама, мне бы забыть его: завести друзей побольше, улыбаться почаще и учиться усерднее. Но я не хочу. Боже, мама, мне бы хотелось найти его, отчитать, да заплакать, как тогда. Да только где искать? Кого искать? Как, черт возьми?! Не зная ни имени, ни лица... Только голос и лисья маска. Все. Прости, мама, что подолгу задерживаюсь на улице. Я знаю, ты хочешь поговорить со мной, погулять; наверстать то время, что у нас забрали. Но, мама... даже так, я все еще ищу мальчика с лисьей маской.. Мама, знаешь, не смотря, что меня окружает столько много людей и вижу тебя каждый день, мне холодно. Мама, мне одиноко.