Переправляли воинов на своих судах купцы и рыбаки, и за день войско в полном составе переправилось на чужой, рязанский берег. Великий князь надеялся, что Олег Рязанский сдержит своё слово и не нападёт, но дозоры были высланы во все стороны.
Прямо на берегу войско расположилось на ночлег.
Утром воинство проснулось рано, с первыми лучами солнца. Начали петь птицы, ласково журчала вода. Над рекой тонким слоем стелился туман. Трава была влажной от росы, и кони на выпасе щипали её.
Воины развели костры, начали готовить в котлах пищу — второй-то раз неизвестно когда есть придётся. В походах обычно готовили утром и вечером, на привалах. А кто захочет подхарчиться днём — изволь грызть ржаные сухари, по прочности не уступающие подмётке от сапога.
Кушать никого упрашивать не надо было. Предыдущий переход от Москвы до Коломны и последующая переправа, сон на лугу, на свежем воздухе пробудили аппетит. Вскоре ложки уже скребли по дну котлов.
Подогнали табун, воины взнуздали лошадей. Конные двинулись вперёд, за ними потянулись пешцы, затем — обозы.
Перед основным войском шла конная разведка. От неё во все стороны ускакали дозоры — до десятка всадников. Уходили далеко, вёрст на двадцать. Но пока, как и ожидалось, врагов не было видно. Однажды только мелькнул вдали конный разъезд рязанцев, впрочем, тут же исчезнувший в ложбине.
Посматривал Олег Рязанский за войском Дмитрия. А как же иначе? Чужое войско идёт по его земле. Любой князь на его месте сделал бы то же самое.
За конной разведкой на марше шёл передовой полк, за ним — основное войско, сначала — всадники, за ними — пешцы, ополчение в основном. За войсками тянулся обоз, а за обозом, замыкая всю огромную колонну, вытянувшуюся на несколько вёрст, — уже сторожевой полк, прикрывающий тылы от внезапного нападения сзади.
В обозе, во второй телеге от головы его, ехали генуэзские купцы, взятые Дмитрием в поход, — Козма Коврин, Дементий Соларев и Иван Ших. Жили и торговали они в Москве давно, в злокознях замечены не были и ехать вызвались добровольно, узнав, что их соплеменники, наёмники-копейщики, будут воевать за Мамая. Дмитрий собирался их использовать в роли толмачей.
На второй день после переправы к князю привели гонцов. По выправке, бугрящимся мышцам, решительному взгляду, обветренным лицам было понятно — воины опытные. Но одеты они были в отрепье. Кабы не кони да оружие — вылитые холопы. Оба рязанцы.
Князь разговаривал с ними в небольшом походном шатре. Один передал весть от Олега Рязанского, сообщив, что войско Ягайлы уже вторглось в земли рязанские и идёт медленно, не спеша, скорее всего, ждут гонца от Мамая.
Второй же, из лазутчиков Олеговых, донёс, что уже две недели как Мамай с войском стоит в Кузьминой гати, в трёх дневных переходах от Дона.
Князь Дмитрий поблагодарил воинов и велел при встрече кланяться Олегу Ивановичу.
С этого дня гонцы Олеговы до самой битвы прибывали ежедневно. Сведения, которые они доставляли, цены не имели. Князь и воеводы знали, где находятся силы Ягайло и Мамая, и могли рассчитать свои действия.
К вечеру пятого сентября конная разведка подошла к Дону, немного позже подошла конница основного войска. Пешцы и обоз придут только шестого и седьмого сентября.
Князья и воеводы устроили в деревне Черново совет, решали — как лучше? Стоять на этом берегу, не давая Мамаю переправиться, али наводить мост и занимать позиции на другом берегу? У каждого решения были свои достоинства и свои недостатки.
Дон в верховьях хоть и не очень широк, однако форсировать его вброд не получится. А самое уязвимое место для любого войска на марше — именно переправа. Здесь каждый воин сам по себе, управление теряется, намокает оружие. Если для сабли это вполне терпимо, то попади вода на лук — и всё! Не будет лук стрелять — даже с сухой тетивой, которые татары обычно носили в мешочке за пазухой. И обороняться на переправе можно долго и с малыми потерями для себя и большим уроном для врага.
После споров взял верх довод князей, обоих Ольгердовичей. «Надо переправиться и сжечь за собой мост, оставив обозы, — говорили они. — Оставим реку за собой, дабы удержать трусливых от бегства!»
Довод был разумный, и к нему прислушались. Ведь стоит одной сотне дрогнуть и побежать, как поднимется паника. Воин в бою видит только то, что рядом, всей картины боя не зрит, на прапоры не смотрит — это забота воевод, сотников, десятников. Дело воина — воевать. А когда соседи по строю дрогнут и побегут, поневоле опасаться начнёшь — не ударит ли враг во фланг? Не сомнёт ли? И вот уже сотня бежит, за нею полк, и — поражение!