Спуск к мосту был забит транспортом. Почти сплошь тяжелые орудия и санитарные повозки. А у заставы перед спуском ходил невысокий свирепый полковник с двумя пистолетам в руках и отделял «чистых от нечистых». Бойцов без оружия отпихивал в одну кучу, остальных посылал в окопы над берегом. Спорить желающих не находилось. Тимофей пошел было к обрыву, но потом осознал, что не просто так здесь бродит, и обернулся:
– Товарищ полковник, патронов бы? У меня полдиска осталось.
Полковник все так же свирепо и молча кивнул, указал стволом пистолета на ящики на обочине. Тимофей принялся запихивать за пазуху патронные пачки, тут расслышал крик с машины артиллеристов:
– Партизан! Эй, Партизан! Тебя раненый зовет.
Отяжелевший боец Лавренко вспрыгнул на колесо.
– Вот, шепчет, «позовите да позовите», – раненый наводчик указывал на Морозова.
Старший лейтенант был бледен как бумага, в углах рта темнели струйки крови. Потянул руку. Тимофей принял подарок и пробормотал:
– Что вы, товарищ старший лейтенант. Выздоравливайте, да возвращайтесь. Нам без таких артиллеристов так вообще край.
Тимофей побежал к обрыву, зоркий полковник погрозил пистолетом. Боец Лавренко, оправдываясь, похлопал себя по оттопыренной гимнастерке – боезапас пополнен, готов к бою. Полковник погрозил еще разок, но, скорее одобрительно.
Боец Лавренко свалился в траншею. Окопов здесь хватало: и старых, еще румынских, и посвежее, и воронок, в которых сейчас тоже залегли солдаты. За спиной изгибалось русло Днестра, местами берег покрывал лесок, до смерти измученный бомбежками и обстрелами. По сути, Тимофей оказался почти в том же месте, откуда и начинал свою первую в жизни атаку в тот памятный апрельский день захвата плацдарма. Ну, тогда чуть левее взбирались, ближе к Шерпенам, но не так важно. Страшно подумать – почти месяц прошел. Вот она, война – воевали-воевали, и опять там же сидим.
Поглядывая на знакомый и незнакомый пейзаж, Тимофей потрошил пачки и снаряжал диски. Желтые патрончики уже привычно и послушно вставали на место, тек «ручеек» в магазин, стекались на позицию негустые резервы гвардейской стрелковой дивизии. Все понимали, что отступать некуда – попятишься, скинут в реку и расстреляют как уток. Немцы скапливались для решительной атаки. По ним била наша артиллерия, но жиденько. Эх, столько рядом орудий, а толку… Хотя, если присмотреться, не так уж и беззубо получалось. Закрывая диск, Тимофей попытался посчитать горящие танки. Штук десять только на виду, а еще по дороге за скатом дымы угадываются. Впрочем, там и наших грузовиков порядком набило. Но все-таки…
Слева, возле Шерпен, и справа – в Пугаченах – яростно гремел бой, а здесь все тянулась и тянулась, короткая, но кажущаяся бесконечной пауза перед решительной схваткой за переправу.
По траншее, бормоча проклятия, пробежали бронебойщики со своим неуклюжим ПТРом. За ним шли офицеры, занимали места в ячейках. Такого количества старших командиров бойцу Лавренко – солдату опытному, но не очень долго служившему – видеть еще не приходилось. Не иначе весь штаб корпуса здесь в траншее.
Тимофей вновь начал волноваться, снял диск, продул горловину, поставил на место.
По траншее прошел полковник с автоматом, гулко крикнул:
– Главное, танки не пропустить! Всем ясно?
Бойцу Лавренко про танки было ясно, непонятно было, чем их останавливать. Кроме автомата, у него имелась только та самая «лимонка», и вряд ли танк её сильно испугается.
Немцы уже шли: танки, за ними пехота, но ту из автомата пока было не достать. Нужно было чем-то заняться, пока сердце окончательно в сапоги не скатилось, Тимофей извлек из чехла лопатку, принялся подравнивать стенку ячейки, вырезал нишу-полочку, выложил из-за пазухи остатки патронов, гранату.
– Зарываешься, Лавренко? – по соседству пристроился офицер, внимательно разглядывал приближающихся немцев.
Тимофей без особого удивления узнал дивизионного особиста, того, что шпионское дело с брынзой расследовал.
– Так точно, товарищ капитан, подравниваюсь, – сказал боец Лавренко. – Вам лопатку дать?
– Ну, давай на секунду, раз такой добрый, – особист ловко срубил кустик бурьяна на бруствере, подровнял скат и честно вернул инструмент. – С рукой-то что?
Тимофей поправил грязный, торчащий из рукава гимнастерки бинт:
– Я, товарищ капитан, не самострельный. Грузовик тушили, пожёгся слегка. Не думайте чего плохого.
– С чего ты взял, Партизан, что о тебе плохо думают? – удивился особист. – Ты боец надежный, инициативный, вот именно так я о тебе и думаю. А вот…