Она тараторит и блестит зубами, на ней красивое тёмно-зелёное платье привычного старого кроя - он подмечает такие вещи, и это словно реверанс в его сторону, невозможно не оценить. Он практически очарован, потому что плохо помнит, как оказывается в просторной гостиной со столом посередине. У противоположной окнам стены массивный камин. На нем вязаная крючком белая салфетка и разной величины рамки с фотографиями - цветными и монохромными. Он подходит к окнам и пробует раму. Та двигается хорошо - беззвучно и гладко, словно недавно смазанная. Рама не закрыта на крючок - никуда не годится. Он высовывает голову на улицу, снова вдыхает полной грудью. За окнами пожарная лестница - рабочая и без хлама, это плюс. Дополнительный путь отхода в случае… Он трясёт головой и понимает, что снова занят чем-то не тем.
Тот факт, что детей пока нет, его успокаивает на самом деле. Попасть сразу в незнакомую обстановку и в компанию малолетних гражданских - то ещё испытание. Он тенью проходит по квартире, мельком осматривает туалет и ванную, включив и выключив свет, на секунду заглядывает в спальню Мелиссы, идёт дальше и немного подвисает в детской. У него никогда не было детской. Комнатка, что они делили с Ребеккой, была такая же, как и у родителей за хлипкой перегородкой. Никакого особенного ремонта, скрипучие кровати, провисающие едва не до пола. Один на двоих шкаф и стол - чтобы хоть как-то делать уроки. Детская Хлои и Джона пропитана теплом и любовью. Оно в тех самых аппликациях на окнах - какой-то медведь, поросёнок, кролик, осёл и почему-то тигр. Оно в выборе пастельных тонов для стен одного оттенка, но на половине Джона на обоях нарисованы машины, кажется, они не ошиблись с подарком, а на стороне Хлои - куклы. У них разные кровати, разные столы, разные шкафы. И они на самом деле выглядят индивидуально, что никто на свете не ошибётся - тут живёт мальчик и его сестра. И их очень-очень любят.
- Вот ты где, - Мелисса подходит сзади так доверчиво, что он вздрагивает от опасных мыслей. Надо же - задуматься так, что не услышать. Он слишком расслабляется тут. - Я тебя потеряла.
- Знакомился с территорией, - говорит он, и Мелисса фыркает. - Я странно себя чувствую здесь. Не могу сконцентрироваться. Тут приятно и знакомо пахнет, но я не пойму, чем.
- Рецепт запечённого мяса от бабушки Ребекки. Вероятно, его готовила ещё твоя мама, - отвечает Мелисса и тянет обратно в гостиную за длинный рукав рубашки. - Пойдём, поможешь накрыть на стол.
Они расправляют скатерть - белоснежную с полосами по краю. Будет очень стыдно капнуть на такую соусом. Мелисса улыбается и говорит - тефлон. Если запачкаешь - не страшно, просто протру губкой. Это будущее такое странное и непредсказуемое. Но очень удобное, надо признать.
- Ты нормально относишься к острому? Я, кажется, переборщила с чили сегодня, - Мелисса расставляет широкие кремовые тарелки, а он раскладывает рядом вилки и ножи, как мама учила в детстве. Они никогда не сервировали так ужины, а когда что-то нужно было порезать - резали одним ножом на всех. “Ты должен знать, как вести себя в приличном обществе”, - говорила мама и брала нож в правую, а вилку - в левую руку. Он запоминал.
- Я люблю есть. Особенно когда вкусно. Год назад ещё были проблемы, но сейчас уже всё хорошо.
- А что было год назад?
- Учился жить заново.
Мелисса смотрит ровно и кивает. Он ловит взгляд и кивает в ответ. Ему нравится, что она не лезет в душу с расспросами.
- Ты всегда носишь перчатку? - спрашивает она снова, когда передаёт протёртые до блеска стаканы.
- Глухую - не всегда. Это чтобы не напугать. Тебя и детей. Обычно удобнее с обрезанными пальцами - более чувствительно и при этом не скользит.
- Знаешь, моих детей сложно чем-то напугать, - хмыкает она. - А меня - тем более. Мне только больше любопытно, чувствую себя малолетней дурочкой…
- Хочешь посмотреть?
- Шутишь? Конечно хочу.
Он без вопросов расстёгивает манжету рубашки и стягивает кожаную перчатку. Разжимает и сжимает кулак, шевелит пальцами.
- Очуметь, - выдыхает Мелисса и подаётся ближе, едва ли не касается носом. Сейчас она меньше всего походит на тридцатисемилетнюю женщину.
- Подключается напрямую к нервным окончаниям. Работает от сигналов мозга. Сейчас я единственный, кто обладает протезом подобной технологии.
- Никогда не видела ничего похожего…
- Я тоже, - он пожимает плечами и надевает перчатку обратно - надо закончить со стаканами. - Вот только тяжёлая очень, тяжелее родной. На погоду ноет спина и болят шрамы на стыке.
- Тебе просто нужен регулярный курс массажа. И всё будет в порядке, - подмигивает Мелисса. - Я сейчас принесу мясо и гарнир, не теряйся больше, ладно?
Он улыбается - совсем немного, но видит отражение этой улыбки в глазах своей родственницы. Она и правда чем-то совершенно неуловимым напоминает лёгкую на подъём смешливую Ребекку.
Пока Мелисса хлопочет, звенит и едва слышно ругается на кухне, он решается - и подходит к камину. Проводит пальцами по краю свисающего кружева, скользит дальше - по холодному камню плиты. Рамочек много, больше десятка. Он различает Мелиссу, у неё на руках Джон. Рядом мужчина, которого он видел на картинках в интернете - муж Ноэль. Он светловолосый и широкоплечий, на его руках бесформенный спелёнутый свёрток, видимо, малышка Хлоя. Они счастливы и очень красивы. Он различает другие лица, которые неуловимо говорят об их родственном отношении к семье Барнс. Он даже видит фотокарточку, на которой пожилая женщина с глазами Ребекки. Он берёт её в руки и долго, пристально смотрит в постаревшее, но всё же знакомое и родное лицо. Будет ли он таким же старым? Немощным? Сколько ему будет? Кто будет рядом?
- Это Ребекка, - Мелисса снова появляется за спиной, но он даже не вздрагивает. Его тут невероятно расслабляет, но об этом пока не хочется думать. - Вот это - её муж и мой дед Карло. Он был итальянцем. Знаешь, после войны всё перемешалось… Он воевал и вернулся без ноги. Они прожили замечательную жизнь вместе. Я их почти не помню, была очень маленькой. Это мой отец Джеймс и мой дядя Рон, когда были ещё детьми. Отец воевал во Вьетнаме, вернулся с неизвестной тропической болезнью. Она долго прогрессировала и в итоге съела его, мне было семь. Дядя Рон всё так же занимается виндсёрфингом, он живёт со своим другом на Гавайях. Не смотри на меня так, они замечательные, просто геи. Так что, вероятно, Хлоя и Джон единственные из юного поколения, кому выпала честь продолжать род Барнсов. Это мама. Элизабет. Она очень трепетно относилась к истории нашей семьи, хоть фактически и не принадлежала ей по крови. Она была бы очень рада тебя увидеть. Её не стало три года назад - кровоизлияние в мозг. А это - ты, - Мелисса вытаскивает крупную овальную рамку, и под её стеклянной гладью на него с залихватской ухмылкой смотрит Джеймс Барнс. Хотя какой он Джеймс. Баки. В военной, с иголочки новой форменной одежде. С лихим вихром под фуражкой. Совсем молодой тут, и даже кажется, что он помнит этот день - Ребекка настояла его зайти в фотоателье - сфотографироваться на память. Или это был Стив? Он помнит слова: “Ты такой красивый в кителе. Ты просто не имеешь права оставить меня прозябать здесь без фотографии”.
- Можно? - спрашивает он и переворачивает рамку. Мелисса кивает. Он подковыривает подложку, отгибает упрямый картон и читает свой неровный - очень нервничал тогда - почерк: “Стиву и Ребекке. Не делайте глупостей без меня”. Даты нет. Но это определённо было вечность назад. Он вздыхает и возвращает рамку Мелиссе.
- Ты почти не изменился.
- Ты мне льстишь, - ухмыляется он.
- На самом деле даже думать не хочу, как это - когда… Просто не хочу думать, - обрывает она сама себя. - И я теперь не отцеплюсь от тебя, Джеймс. Раз объявился - будешь принимать самое непосредственное участие в жизни нашей семьи. Твоей семьи.
- Я оперативник, - замечает он.
- Ну, в свободное от игр больших мальчиков время, - соглашается Мелисса. А потом говорит: - Давай начнём без детей? Ты обещал красное сухое, а я жутко проголодалась. Мария будет с минуты на минуту, я уверена.
Он только кивает и идёт открывать вино. Мелисса нарезает ароматное - так что пустой желудок сводит - мясо огромными ломтями и раскладывает по тарелкам овощной гарнир. У неё принято молиться перед едой, и она берёт огромные руки сидящего напротив Баки - тёплую правую и левую в перчатке - в свои, тонкие и изящные. Закрывает глаза ненадолго и что-то шепчет, шепчет, а потом улыбается и начинает ловко орудовать ножом и вилкой. Мама была бы довольна. Ощущение, что первый кусочек жаркого рассасывается, пока идёт по пищеводу, даже не достигнув желудка - вот насколько он голоден.