- Ты моя семья, - говорит Баки и мягко, текуче выпутывается, идёт наливать воду из-под крана в старенький обгоревший по бокам чайник.
- А ты - моя, - слышит в ответ. Он не оборачивается, но знает, что Стив улыбается ему. - Но мы всё равно встретимся с этой Мелиссой Барнс, хорошо? Если я надену костюм кэпа, она точно не будет против поговорить.
Баки фыркает, чиркает по коробку, и спичка с шипением загорается в его пальцах.
- Может, обойдёмся без костюмов? А то мой не очень-то располагает к беседе за чашечкой чая.
- Как скажешь, - Стив легко смеётся и рывком стягивает футболку прямо на ходу. - Я в душ, ладно?
- Угу.
Он снова возвращается к окну и забирается на широкий подоконник с ногами. И думает о том, что мальчишка на фотографиях - вылитый он сам в детстве.
========== Часть 2. ==========
Ещё серо, Стив знает это, потому что заглянул за плотные шторы, подковырнув стык ткани пальцем. И это не странно - восемь утра, суббота, город блаженно спит под свинцовым одеялом облаков. Только бы без дождя, а, думает он, когда натягивает хлопчатобумажные спортивные штаны. От реальности ощущения холодных капель на плечах и макушке он ёжится. Середина июля, жара в Нью-Йорке, и он уже несколько лет не болел ничем страшнее колотых и огнестрельных ранений. Но всё же предпочитает тепло и сухость, чем мелко-противный моросящий сверху дождь. Дверь в комнату Баки приоткрыта, и он заглядывает к нему, проходя мимо. Постель как всегда разворошена, и это удивляет каждый раз, потому что к его возвращению домой она педантично заправлена и закинута сверху покрывалом. Такой смешной. Баки по обычаю спит где-то посередине собственноручно свитого гнезда из одеяла, подушки и сбитой простыни. С одного края поблёскивает железный локоть, с другого - торчит голая ступня. Стив давится улыбкой и уходит на пробежку - и так отстаёт от графика.
Старый дом буквально выплёвывает его, пронесшегося по лестнице бегом, в серость улицы. Стив оборачивается, салютует тёмному провалу подъезда и зашторенным окнам на четвёртом этаже, несколько раз разминочно прыгает на месте и начинает пробежку. Ему чудится одобрительный взгляд в спину. Стив бежит дальше и только хмыкает себе под нос - иногда ему кажется, что этот дом живой. А иначе как объяснить реальные и нереальные совпадения? К примеру, в последнюю их с Баки ссору (это было сто лет назад, на Баки не до конца зажило ранение, и Стив собирался отстранить его от операции в ультимативной форме, и вышло немного грубо, за что он на выходе получил по затылку лежащим рядом с Баки пакетом раствора натрий хлора. Серьёзно, он просто швырнул его со всей дури, а потом приказал закрыть дверь его комнаты с другой стороны) Стив, вылетевший из квартиры освежиться, споткнулся. Он, изучивший эту лестницу вдоль и поперёк, скатывающийся с неё едва ли не гимнастическим колесом - и споткнулся, почти пропахав носом каменный пол площадки между пролётами. Влажный меловой запах, стрельчатые окна подъезда, морёные деревянные перила, даже старые кашпо с цветами на подоконниках - всё это обступало кругом и укоризненно заявляло - ты придурок, Стив Роджерс. Так получай по заслугам.
Стив бежит, ступни в сшитых на заказ кроссовках упруго отталкиваются от асфальта. Он бежит почти на автомате - за столько месяцев ежедневных пробежек тело запомнило все повороты, выступающие углы, выдающиеся на тротуар остановки и одинокие урны, за которые тоже можно зацепиться. Он мог бы бежать с закрытыми глазами, но ему просто нравится смотреть по сторонам. На раскинувшийся внизу, за сеткой-рабицей, незасыпающий город. На людей, на проезжающие красивые машины, на старые невысокие дома. Здесь совсем не так, как в центре Манхэттена. Более камерно и по-домашнему. А главное, недалеко до метро и до башни Старка. Это тоже учитывалось при аренде квартиры.
Уже несколько дней он испытывал странные, сдвоенные чувства. У Баки нашлись родственники, и даже с детьми. У Стива просто руки чесались познакомиться с ними. Он помнил Ребекку - весёлую, острую на язык девчонку на пару лет старше Баки. Несколько раз от неё прилетало за шалости им обоим, хоть младший и ходил у неё в любимчиках. Она очень рассердилась, когда Баки в четырнадцать разворошил комод с её бельём, вытащив оттуда странную тряпку. “Как думаешь, Стив, что это?” “М-м… похоже на обрезок майки”, - пожал тогда плечами Стив. Он никогда не видел мать в чём-то более откровенном, чем плотная ночная рубашка, а сестёр у него не было. “Это бюстгаль-тер!” - благоговейно выдохнул Баки, словно открыл ему сокровенную истину, словно слетал на Луну и вернулся обратно. Стив округлил глаза и тут же залился румянцем. Легенды о том, зачем он нужен девчонкам и как работает, ходили из уст в уста между дворовыми мальчишками, и все остальные разговоры тут же стихали. Считалось невероятной удачей даже просто прикоснуться к ткани, которая облегала девичью грудь, а тут… “Боже, Стиви, ты только посмотри на себя, - тут же поддел его Бак, натягивая бюстгальтер на себя поверх грубой рубашки перед составным зеркалом трюмо. - Тебе четырнадцать, хватит краснеть из-за такой ерунды”. Именно в этот момент неожиданно вернулась Бекки, и им влетело - смачно, отцовским ремнём, попавшим ей под руку. Они долго бежали, не оглядываясь - к докам, до единственного известного Баки безопасного места под причалами. А потом так же долго смеялись, задыхаясь, раскрасневшиеся от бега, и хлопали друг друга по плечам, словно выжившие боевые товарищи. Никто из них не обращал внимания на мусор и неприятный запах гниющих водорослей и выловленной лежалой рыбы. Им было весело до тех самых пор, пока у Стива не случился приступ астмы, и Баки пришлось тащить его, хрипящего, почти на себе обратно к баракам и подставляться под недовольные взгляды миссис Роджерс. Но воспоминания об этом всё равно обдавали вяжущим, сладким теплом. Стив не замечает, что давно глупо улыбается из-под козырька бейсболки.
Но с другой стороны - это какая-то непривычная, тупая боль чуть выше солнечного сплетения. Она не яркая, больше хронического характера - уж Стив-то в этом разбирается.
У Баки есть те, в ком живёт его кровь. Хочет он того или нет, но они его родственники, и если Стив хоть немного знает кровь Барнсов, то они окажутся отличными людьми. А у него, капитана Стива Роджерса, так уж вышло, и никто в этом не виноват - никого нет. Его кровь живёт внутри него, привычно бегает по венам и артериям, насыщает капилляры и шумит в ушах. И если вдруг с ним что-то случится - она умрёт вместе с ним без права на продолжение.
Стив очень любит детей. У него были и другие, более приземлённые потребности. Но заводить семью ради потехи собственного эгоизма не хотелось, не виделось правильным. А чтобы влюбиться по-настоящему, как вечность назад, найти свою женщину - для этого нужно сильно освободить голову от планов операций. И постоянной заботы о том, чтобы Баки не чувствовал себя в новом мире, в новой жизни рядом с ним ущербным после всего произошедшего.
В который раз размышляя об этом, Стив просто смиряется - наверное, так и должно быть. Семью может завести кто угодно, а спасти мир… “Так и живём, - невесело усмехается он, огибая соседний дом. - Наверное, пока предназначенный мне человек не выпрыгнет из-за угла и не провозгласит - вот она я, твоя половинка, - так и буду без семьи маяться”.
“Ты - моя семья”, - приходят вдруг в голову недавние слова Баки, и Стив чувствует в груди укол стыда. Они работают и живут вместе больше года, и никак не наступает достаточно ловкого момента, чтобы Стив мог спросить - почему. Почему Баки это устраивает.
Он поднимается по лестнице через три ступеньки, и если бы это были обычные кроссовки, от мощных толчков ногами пришли бы в негодность за несколько дней. Стиву не нравится менять полюбившиеся сердцу вещи на что-либо другое. Покупать обувь каждые несколько дней явно не входит в его планы. В этот раз пахнущий благородной старостью и мелом дом впускает его обратно без происшествий. Дверь их соседки по площадке, миссис Лауфиц, приоткрыта, из-за неё доносится шум воды и мелодия с характерным виниловым шипением, кажется, Дюк Эллингтон. Стив настойчиво стучит в деревянный косяк двери, но ответа не дожидается. Старушка всегда была глуховата.