Баки тихо прикрывает за собой дверь и доходит до уже знакомого диванчика перед автоматами со сладостями и напитками.
- Будешь что-нибудь?
- Пожалуй, горячий шоколад, - отвечает Наташа, присаживаясь на скрипнувшую обивку. - Не будем изменять традиции.
Баки кивает и после шоколада заказывает американо себе. Не будем так не будем.
- Стив что-то сказал тебе? - спрашивает он чуть позже, сидя рядом на диване. Наташа хмыкает.
- С чего ты взял?
- У тебя было странное лицо, когда ты вышла из подъезда. Впрочем, у Стива тоже.
- Ты ведь знаешь, - начинает Наташа.
- Знаю, - подтверждает Баки.
- Стив наседка.
- Двухметровая тренированная наседка с комплексом папочки, а это не шутки.
Наташа всё же хихикает. Баки вздыхает, придавливает пальцами глаза под закрытыми веками и с наслаждением их трёт. Стив всю ночь спал, тесно прижавшись к нему. Было жарко. Слишком жарко. Он не выспался. А стоило Стиву уйти на пробежку, как его с обеих сторон взяли в тиски Джон с Хлоей.
- Хорошо, что он не слышит.
- Даже если бы и слышал. Он и сам это знает, - Баки хлюпает своим кофе. Как ни странно, на этом этаже он намного лучше, чем был в прошлый раз из автомата на входе.
- Как ты с ним живёшь? Не представляю. Я бы, наверное, с ума сошла, - скалится Наташа, мелькая жемчугом крупных зубов. От этой фразы у Баки что-то противоестественно выстраивается в защитный порядок внутри груди. Хочется сказать много чего в ответ на это. Он лишь пожимает плечами.
- Годы тренировок.
Наташа снова смеётся, легонько толкает его в бок и одним глотком допивает свой шоколад.
****
- Она симпатичная, - говорит Мелисса, когда дочь, помахав ручкой, уходит вместе с Наташей из палаты, чтобы устроить себе “сугубо женские развлечения”. - Очень симпатичная, - продолжает она таким тоном, что Джон тонко хихикает, а Баки закатывает глаза.
- Не могу не согласиться, - отвечает он. - У нас в штабе вообще все красавчики, хочу заметить. Разве что Фьюри немного подкачал. Но он сейчас почти не объявляется.
- Ты ей нравишься.
- Боже, Мел.
- Почему нет?
- На её теле как минимум два шрама от моих пуль, - немного подумав, отвечает Баки. - Я несколько раз едва не убил её. Намеренно. Такое не обернёшь в симпатию и не скажешь - забыли, проехали.
- Аргумент, - вздыхает Мелисса. А потом спрашивает с лёгкой тревогой: - У них всё будет хорошо?
- Ты сейчас беспокоишься о безопасности Хлои или о компетентности Наташи в общении с детьми? - уточняет Баки. Джон стоит у окна и с интересом разглядывает что-то внизу через раздвинутые пальцами жалюзи.
- Не знаю, - хмыкает Мелисса. - Просто беспокоюсь.
- Тогда расслабься. Я уверен, всё у них будет отлично. Наташа находчивая, а это, как я понял, порой важнее опыта или компетентности.
- Ты прав, - улыбается Мелисса. А потом вздыхает и темнеет лицом. - Мне сказали, ждать минимум три часа. Боже, три часа, что там можно изучать столько времени?
- Они врачи, им виднее, - отвечает Баки. - Тебе надо отвлечься.
- Расскажешь мне что-нибудь? - вдруг спрашивает Мелисса, и Баки вглядывается в глубину серо-зеленоватых глаз. Больше зеленоватых, всё же.
- Почему у меня чувство, словно это спланированная акция?
Мелисса только намечает смех, ей нельзя смеяться сейчас.
- Не совсем. Но я бы хотела это провернуть.
- Ладно. И что ты хочешь услышать?
- Только то, что ты захочешь мне рассказать, Джимми. Всё, что захочешь.
- Со мной случались на редкость мерзкие и неинтересные истории, уверяю, - отвечает он, прислоняясь к спинке жёсткого стула. Всё происходит странно. Он и сам давно думал над своим навязчивым желанием вывалить Мелиссе историю своей жизни. Жизни человека, которого Стив, а вслед за ним и все остальные, зовут Баки Барнсом. И вот теперь Мелисса говорит, что хочет услышать это. Чертовщина какая-то.
- И всё же. Ты выглядишь как человек, которому нужно рассказать это. От начала до конца. Знаешь, вывалить, отодвинуть и выдохнуть уже. Джимми, я, конечно, не великий психолог, но так уж вышло - почему-то чувствую тебя. И чувствую, словно ты ушёл в нырок, задержав воздух в расправленных лёгких. Ты уходишь все глубже и глубже под воду, учишь сердце биться медленно, не расходовать лишнего, но воздуха всё равно становится меньше. Пора вынырнуть, Джим. Иначе кислород закончится, а ты так и останешься под толщей воды. Я видела таких парней среди знакомых мужа ещё давно. Очень печальное зрелище.
Баки сидит молча, разглядывая белые квадраты ламп на потолке. Джон проходит мимо него и скрывается за дверью в санузел.
- Почему? - спрашивает он с недоумением. - Почему я хочу рассказать тебе? Я никогда не хотел рассказывать что-либо раньше. Никому.
Мелисса кладёт свою белую ладонь на его руку, легко поглаживает выпирающие на кисти вены. Улыбается тепло и печально.
- Это называется родственные узы, Джим. Они так работают.
Баки только хмыкает. Думает недолго.
- Тогда хорошо, что Джон тут. Я хотел, чтобы он услышал это тоже. После недавнего… инцидента.
- Что он вытворил? - с тревогой спрашивает Мелисса. Джон в это время выходит из санузла, сразу попадая под горячую руку: - Что ты натворил недавно, молодой человек?
Джон загнанно смотрит на Баки, его щёки горят алым маковым цветом. Баки кривит уголок рта.
- На самом деле, ничего особенного. Пускай это останется между нами, ладно? - спасает он своего внучатого племянника. - Ты не устала? Спать не хочется?
- Даже не мечтай уйти от темы, - глаза Мелиссы мечут матовые молнии. Баки смеётся.
- Что ж. Ладно, если у меня сегодня целых два благодарных слушателя, - вздыхает он. - Только имейте в виду, что почти всё из того, что я расскажу, информация с грифом “секретно”. А это значит - никому и никогда, иначе - конец света. Ясно? - спрашивает он серьёзно и смотрит на Джона. Тот явно впечатляется ещё до начала истории, кивает самозабвенно. Мелисса тянет его к себе поближе - кровать у неё очень широкая - и Джон осторожно забирается поверх одеяла, устраивается у матери под боком. Смотрит выжидающе.
- Хм… С чего начать, - по-настоящему теряется Баки. - Попробую с начала, - говорит он и снова замолкает, подбирая слова. - Баки Барнс. Баки Барнс и Стив Роджерс дружили с самого детства, как только наша семья переехала в Бруклин. Мне было шесть, Ребекке - девять, Великая Депрессия набирала обороты, но я помню - мы были счастливы тогда. Я был - так точно.
- Дядя Джеймс, - вдруг прерывает его Джон, и Баки смотрит на него, на округлённые от неверия глаза. - Дядя Джеймс, но ведь этого не может быть? Ты - Баки Барнс? Тот самый, друг Капитана Америка? - вспыхивает он осознанием, и всё его лицо одухотворяется. - Баки Барнс… Он ведь… умер до конца Второй Мировой, я читал, - шепчет он, и кажется, если Баки не скажет сейчас хоть что-нибудь, тот рванёт к нему и начнёт ощупывать на предмет - не призрак ли сидит на стуле рядом.
- Если ты помнишь, Джонни, то Капитана Америка тоже долго считали умершим, - отвечает вместо него Мелисса. - А ещё очень невежливо вклиниваться с вопросами в самом начале истории. Так ты можешь никогда не узнать её конца. Просто сиди и слушай, ладно? Все вопросы задашь потом, если они ещё останутся.
Джон упрямо сжимает губы, кивает и садится спокойно - всем своим видом выражая готовность слушать дальше. Но глаза блестят, а щёки покрываются неявными розовыми пятнами. Баки ухмыляется и продолжает:
- Я помню, что мы дружили со Стивом с самого детства. Он был хилым и болезненным, я - довольно крепким и иногда драчливым. Стив всегда был хитрецом, и благодаря его изворотливости мы порой срывали банк в детских уличных играх. Деньги, конечно, были смешные, но порой и пара лишних пирожков, побывавших у нас в животах, делали своё дело. Стиву нужна была защита и поддержка. Я давал её. Мне же не хватало его естественной изворотливости. В общем, мы нашли друг друга. А потом выросли бок о бок. Он начал рисовать. Хорошо рисовать, красиво. Я плохо понимал, но даже у меня дух захватывало. Я поступил на инженера, сам не знаю, как прошёл. Словно непреодолимая цепь случайностей. Нам было немного за двадцать, когда началась Вторая Мировая, и тут Стива прорвало. Он всегда был склонен романтизировать понятия чести, доблести, долга Родине, он сразу решил, что обязан попасть на фронт. Я только посмеялся над ним. По-доброму, по-дружески. “Серьёзно, Стив? Ты до сих пор кашляешь, долечи сначала свой бронхит”. Для меня всё это было так далеко, так странно. Америка - другой континент, мы молоды, вокруг ключом бьёт жизнь и мелькают огни, звучат джазовые оркестры, хохочут девушки с утянутыми в яркие платья талиями, танцы по ночам до гудения ног и унылая сонная учёба с утра, и эти попытки Стива пройти добровольцем… меня откровенно забавляли и ставили в тупик. Зачем? Я не понимал его, ровно до тех пор, пока мне не пришла повестка. Не поверите, - Баки остановился, сглотнул загустевшую слюну. - Когда я рассказал ему, он посмотрел на меня, словно я его предал. Боже, - усмехнулся он, рассматривая какое-то тёмное пятнышко на кафельной плитке пола. - Меня уже оплакали родные и ободряюще хлопнули по плечу люди, которых друзьями я мог назвать с большой натяжкой. Стиву я рассказал последним, потому что… Не помню, почему. И этот взгляд. Кажется, он мне даже снился. Наверное, я и выжил только благодаря ему. Назло, точнее. Я уходил на фронт, надеясь, что Стив успокоится. Я уходил, патриотично и гордо неся форменный китель на плечах и фуражку на голове, думая о том, что иду защищать свою семью, ну и Стива - что уж там, дело привычное. Мы, желторотые новобранцы, знать не знали, что нас ждёт. Во всех окрестных кинотеатрах крутили вдохновляющие ролики на военную тематику, и мы, впитывая этот блеф, преисполнялись веры в свои безграничные силы, доблесть и отвагу. За нами Америка - думали мы. Я так думал ровно до того момента, как мы оказались в Англии, в настоящем военном лагере, примкнувшие к сто седьмому пехотному. Вокруг - грязные, уставшие парни с тоской в глубине глаз. Свою винтовку они обнимали охотнее, чем протягивали руку для приветствия. Мы смотрелись свежими, сочными кусками мяса на их заветренном фоне. Вот тогда я понял, во что мы вляпались.