- Миссис Лауфиц? - спрашивает он в просвет и всё же заходит. Мало ли что могло случиться? - Миссис Лауфиц! - громко говорит он уже внутри квартиры на пути в кухню.
- И не надо так кричать, молодой человек, я прекрасно слышу, - говорит сухонькая, седая до серебристо-белого пожилая леди. Она выключает воду тонкими птичьими пальцами в узлах суставов, вытирает руки о фартук и поворачивается лицом, обезоруживающе улыбаясь. - Доброе утро, Стив. И если вы помните, я просила называть меня Розой.
- Прошу прощения, мэм, - чеканит Стив в позе почти военной выправки. - Но дверь была открыта, и я…
- Конечно, открыта, а то иначе как вас с твоим другом сюда заманить? - улыбается миссис Лауфиц и поправляет грубоватые, но очень модные по нынешним меркам очки в роговой оправе. - Сегодня суббота, а значит, время домашнего овсяного печенья.
“И как только я мог забыть?” - улыбается собственной халатности Стив. - Чем я могу помочь, Роза?
- Сними, пожалуйста, раскаточную доску сверху. Мне туда не дотянуться, - и это совершенная правда. Миссис Лауфиц едва достаёт Стиву до середины груди, и даже на табуретке не дотянется до верха высоких шкафчиков.
Стив послушно достаёт увесистую, почти на весь стол, деревянную доску. Видит, как миссис Лауфиц насыпает на неё крупных овсяных хлопьев и вручает ему скалку - без слов. Вздыхает едва слышно и начинает катать - это еженедельный ритуал, и если у них с Баки нет никакой миссии, они завтракают под разговоры овсяным печеньем с кофе или молоком на соседской кухне. Это уже вошло в привычку. Вот только дни недели часто совершенно перепутаны в светлой голове Стива.
- Спасибо за помощь, мой дорогой, - благодарит миссис Лауфиц. - У вас есть полчаса, пока печётся печенье, и жду вас у себя, будем завтракать.
Стив кивает и выныривает из квартиры, насквозь пропахшей книжной и газетной краской, пыльными бумагами и едва уловимым застоявшимся запахом старости. Как ни странно, Стива этот коктейль успокаивает. Это субботнее поедание свежевыпеченного печенья - некий ритуал, необходимый обеим сторонам. Одинокую старушку, потерявшую внука в Ираке, а мужа всего несколько лет назад из-за инфаркта, было по-человечески жаль, хотя она себя не жалела и другим жалеть не давала. Боевая и бодрая, с ясным взглядом совершенно не старых глаз, она безумно располагала к себе и зазывала их каждую субботу - и они шли, не желая её обидеть. Впрочем, печенье было очень вкусное, а тот факт, что после подобного лёгкого завтрака (да сколько там нужно худенькой пожилой леди?) они ещё заказывали по большой итальянской пицце каждому, должен был оставаться тайной и уйти с ними в могилу.
- Эй, Баки, подъём, - радостно кричит Стив, захлопывая дверь за собой и стягивая кроссовки. - Нас ждёт миссис Лауфиц! То есть Роза, она снова поймала меня на открытую дверь, когда я возвращался с пробежки, и прочитала длинную…
- И чего ты так орёшь? - коверкая слова, гнусавит высунувшийся из ванной с щёткой во рту Баки. - Я не глухой. Встал уже.
Стив смотрит на него - ещё заспанного, растрёпанного, волосы наспех стянуты резинкой, а вокруг рта размазана пена, и начинает громогласно хохотать, запрокидывая голову. Баки закатывает глаза и снова скрывается в ванной. Что с этого клоуна возьмёшь?
- Чем нас порадует миссис Лауфиц? - спрашивает он, чуть позже заходя на кухню и вытирая щетинистый подбородок. Стив стоит у приоткрытого холодильника и методично уничтожает мясную нарезку, свободной рукой почёсывая живот под футболкой. - И хватит жрать до законного завтрака, - говорит он, кидая в Стива полотенцем.
- Так овсяное печенье, - тянет тот, перехватывая махровый комок на лету.
- Опять? - наигранно стонет Баки. - Почему не панкейки? Почему не яблочный пирог, почему не блинчики, в конце концов?
- Так суббота же, - пожимает плечами Стив, аккуратно вешая полотенце на стул и снова запуская руку в разодранную пачку нарезки. - А по субботам миссис Лауфиц печёт овсяное печенье.
- То есть, если мы будем завтракать у неё в другой день недели, есть шанс попробовать что-то отличное от печенек?
- Почему бы и нет? - Стив думает, что ага, это мысль, но жевать мясо при этом не перестаёт. Он знает, что Баки просто вредничает. Он любит ходить к миссис Лауфиц побольше его, молчать, сидя в уютном кресле в углу кухни у круглого стола, пить разбавленный молоком напополам кофе из огромной и “специально для Джеймса” керамической кружки, хрустеть печеньем и слушать мерно шелестящий голос старушки. Он любит всё это, но ни за что не признается. У Стива ощущение, что с возвращением памяти Бак становится более вредным, но его всё устраивает. Главное - рядом. Главное, живой. Всё остальное такая ерунда.
- Ты пойдёшь в душ? - спрашивает Баки, касанием железного плеча отодвигая Стива от холодильника и вытаскивая из его нутра бутыль апельсинового сока.
- Надо бы. На улице серо, душно и влажно, как перед грозой. Я мокрый весь.
- Так иди. Иди-иди, не съем я твоё мясо.
Стив улыбается, дожёвывает и уходит в ванную.
Баки всё-таки съедает остатки нарезки под апельсиновый сок, ибо нефиг. Печеньки, конечно, хорошо, но есть их под завывания голодного урчащего желудка не вариант.
****
- Никогда не могла понять, куда вас, молодёжь, несёт, - говорит миссис Лауфиц, крайне интеллигентно прихлёбывая из изящной кофейной чашечки. - Стремитесь уехать из родного дома к чёрту на рога, вас мотает по городам, странам и континентам, вы так запросто оставляете любимых, меняете близких, родных людей на что-то, что, как вам кажется, ещё впереди. Возьмите ещё печеньку, Джеймс, - внезапно прерывается она и продолжает дальше, как ни в чём не бывало. - Время проходит, вы оказываетесь всё дальше - во всех смыслах, и молодёжью вас назвать можно уже с большой натяжкой. А остановиться, осмотреться всё нет времени - торопитесь не успеть, - Стив кивает, закладывая в рот овсяное топливо. - Мечетесь, и не понимаете, что совершенно не важно, где и как. Всё вокруг одинаково по сути и содержанию, разнятся лишь внешние оболочки. Важно, с кем. От присутствия нужного человека рядом меняется и само восприятие происходящего вокруг. Жизнь может быть чёрно-белым немым кино, а может оказаться этим вашим, как его, Боже, совсем память потеряла, - сокрушается миссис Лауфиц, тарабаня истончёнными пальцами по столешнице. - Вспомнила! Три дэ, - она отпивает ещё глоток, довольная находкой. - Где всё такое цветастое, насыщенное, почти живое.
Баки явно вспоминает их неудавшийся поход в кино. Проигрышная позиция, слишком много целей, отсутствие оружия и невозможность незаметно покинуть зал выводили его из себя, не давая насладиться фильмом. Ещё и очки эти на носу мешали держать ситуацию под контролем. Как бы сильно ладонь Стива не стискивала его собственную, расслабиться у него не вышло. Стив кидает на него быстрый взгляд и мягко пинает по ботинку ногой - эй, парень, всё в порядке, отвлекись, Земля вызывает Марс.
- Вы ведь понимаете, о чём я, молодые люди? - спрашивает миссис Лауфиц, испытующе глядя поверх очков то на одного, то на второго. Почему-то под этим взглядом они оба чувствуют себя великовозрастными оболтусами, и понимают только одно - что тянет творить глупости. Баки пинает Стива под столом в ответ, и тот растекается в широкой улыбке. - Дети, дети, - смягчается она, улыбается им и встаёт со своего кресла. - Ещё немного кофе?
У миссис Лауфиц внук погиб на контрактной службе в Ираке. У миссис Лауфиц дочь уехала с мужем и единственной внучкой в Сингапур, они иногда созваниваются, но не виделись больше трёх лет. У миссис Лауфиц сын, так и не женившийся в свои сорок три, занимается аэрографией в Германии, но порой его мотает по всему миру в составе разных тусовок. У миссис Лауфиц окна выходят на Эджком-авеню, и по субботам она печёт овсяное печенье. У Миссис Лауфиц сейчас нет никого ближе двух странных парней, сидящих на её кухне, и Стив, поддаваясь порыву, встаёт и обнимает звенящую посудой старушку со спины, - почти невесомо, боясь хоть как-то повредить.
- Спасибо за печенье, Роза, - говорит он. - Очень вкусное, каждый раз удивляемся.