- Будильник, - сонно мямлит Баки. - На пробежку.
- Угу, - соглашается Стив и блаженно вдыхает поглубже, чтобы неторопливо выдохнуть. И на этом всё. Никаких больше движений, только мерное дыхание, щекочущее нос.
Чёртов Роджерс, начинает кипятиться Баки. Стив, бывает, спит так крепко, особенно, если сильно вымотается накануне, что хрен чем добудишься. Как правило, Баки в такие моменты просто стряхивает его на пол, если нужно срочно вставать.
- Роджерс, - шипит Баки, и ему самому так чертовски хочется спать, что просто тишина и покой кажутся самыми непревзойдёнными благами на свете. Единственно желанными благами. Когда он прикрывает веки на секунду, кажется, что падает в сладкое чёрное небытие. Но потом снова звенит будильник, и глаза сами собой открываются, вглядываются в знакомые до последней родинки, морщинки, веснушки черты.
Баки делает единственное усилие, на которое способен сейчас, сонный и не до конца скоординированный. Он выталкивает себя наверх, балансируя на локте. Переваливается через Стива и просто ударяет кулаком по кнопке будильника. Железным кулаком. Слышится треск, и звон прекращается. Чёрт. Переборщил, кажется. Стив не реагирует никак. Стиву его будильник нравился…
Баки вырубает нещадно. После тяжёлого дня и бессонной ночи единственное, чего хочется с утра - это блаженно спать под горячим прикрытием дружеской спины. Желательно до обеда. И чтобы никто не трогал. Он опускается сверху на бок Стива, устраивается поудобнее и понять не успевает, как засыпает снова. Надо где-то найти такой же будильник, думает он за мгновение перед тем, как нырнуть в мягкую, тёплую темноту.
Спустя пару часов за прозрачными занавесками уже довольно светло, и из открытых окон ясно слышны утренние шумы с улицы. Баки просыпается, но не открывает глаз и не двигается. Слушает. Осознаёт. За окном проезжают редкие машины. Эджком-авеню не такая уж популярная улица. Слышно далёкое монотонное дыхание большого города, тысячи слившихся в один спутанный ком звуков. Но это фоном. Баки слышит тихие шаги и шорох бумажных листов. Это почтальон с утренними газетами обходит дом напротив, разносит корреспонденцию по ящикам. Через несколько минут он закончит там и перейдёт к их дому.
Он слышит ещё кое-что. Размеренный глухой стук. Тяжёлый, объёмный. Словно доносящийся из недостижимой глубины. Бух… бух… бух… Так стучит сердце Стива за его кожей, мышцами, рёбрами. А он почему-то лежит щекой на его голой груди и слушает. Поднимается вместе с дыханием: вверх-вниз. И снова. И никак не встать, никак не сдвинуться с места. Хотя сегодня у них дела в штабе до полудня, и ещё он собирался в душ, а Стив проспал пробежку, хотя обычно он будит их всех. И детей нет в их кровати - наверняка отсыпаются у себя после весёлой ночки и беготни с тазиком от ванной к кровати и обратно. Стив перевернулся еще во сне, стянул простынь до пояса, хорошо, что не ниже. И хочется встать и уйти, и так уже слишком жарко от кожи, от большого, горячего тела. И его собственное тело просыпается от неоднозначности их позы слишком быстро. Ему определённо нужно в душ, и поскорее.
Баки всё же открывает глаза и долго смотрит на поднимающиеся и опускающиеся в такт дыханию грудные мышцы. На кадык и подбородок. На торчащий кончик носа, на приоткрытые губы. Не замечает, как дрожь - сладкая, незнакомая - проходится по внутренностям. Он чуть сдвигает голову, так, что почти касается кожи над солнечным сплетением носом и губами. Закрывает глаза. И вдыхает. Просто медленно втягивает в себя запах кожи. Немытый Стив привычно пахнет собой. Тепло. Терпко. Неуловимо-знакомо и всё же чуть иначе. Немного не так, как… Как когда? Когда Стив не был Капитаном Америка? Пожалуй. Тогда почти весь его собственный запах забивался неистребимым горько-сладким ароматом лекарств. И Баки обманывался. Обманывался, думая, что это и есть запах Стива. А он - гляди - совсем не такой.
Хотя, если подумать, для того Стива запах лекарств и правда был естественным и родным. Стив Роджерс из тридцатых никогда не пах по-другому. Вот только нет больше того Стива. Впрочем, и Баки того тоже нет. И кому какая разница теперь, как именно они пахли?
Баки вдыхает ещё раз, заполняет лёгкие и даже задерживает дыхание ненадолго, словно надеется, что часть запаха осядет у него внутри. А потом медленно встаёт и отправляется в душ. Щека горит огнём, всё тело зудит и тянет, и вряд ли существует что-то, способное утихомирить этот зуд.
Потому что того, кто на самом деле способен, будить точно не стоит.
- Слушай, Бак, - говорит Стив за завтраком негромко, пока и Джон, и Хлоя заняты перетягиванием последнего оладушка на блюде. Он убирает свой телефон в карман домашних штанов. - Я уточнил. У меня сегодня спарринги с первой ударной группой до полудня. Контактные тренировки, и я бы рад присмотреть за Хлоей, но не думаю, что это реально. Справишься сам? - он виновато заглядывает в глаза, и его лицо очень-очень близко. Слишком. Сам. Ага. О чём он. Баки хмурится, раздумывает. Стив напряжённо сопит рядом.
- Посмотрим, - говорит Баки неоднозначно. Отворачивается и смотрит в тарелку, по которой возит остатки омлета. - Придумаем что-нибудь.
- Джеймс, кофе вот-вот закипит, - замечает миссис Лауфиц, и Баки подскакивает, чертыхаясь, тут же хлопает себя по лбу и хватает большую турку прямо с огня железной рукой. Не успел закипеть. Это хорошо.
- Спасибо, Роза, - улыбается он и разливает кофе по чашкам. Достаёт молоко. Так вышло само собой, миссис Лауфиц не задавала ни единого вопроса. Но теперь их завтраки очень-очень обильные. Это гора выпечки помимо огромной сковороды омлета или яичницы, или кастрюли каши, если Стива совсем повернёт на здоровом питании. Печенье миссис Лауфиц больше не предлагает, и - парадокс - Баки начинает скучать по их субботним посиделкам у неё в гостиной за хрустящим овсяным печевом с шоколадной крошкой. Человек непостоянен. И предсказуем в своём непостоянстве, думает Баки.
- Ну что, Джон, едешь с нами в штаб? - спрашивает он, пока наскоро споласкивает чашки из-под крана, а Стив составляет посуду в посудомойку. - Я обещал тебе тир.
- И я! Я тоже поеду! - тут же подрывается со своего стула Хлоя и начинает прыгать вокруг них со Стивом, повисая то на футболке одного, то на железной руке другого. - Можно? Можно?
У Баки складывается ощущение, что чем дольше малышка живёт с ними, тем убойнее действует и проще вертит всем, что только есть в её досягаемости. К примеру, двумя здоровыми мужиками. Он на самом деле теряется, когда в Хлое просыпается весь этот оптимизм и неуёмная двигательная активность. Её нужно тоже обязательно отдать в спортивную секцию, надо спросить у Мелиссы, со скольки лет принимают, к примеру, в акробатику. И ведь не скользит, думает он, приподнимая руку вместе с Хлоей. Улыбаясь ей и даже не осознавая этого. Хлоя висит, как обезьяна, и хоть бы что ей.
А потом он случайно встречается взглядом с миссис Лауфиц, и это такой особенный молчаливо-говорящий взгляд, когда два человека смотрят друг на друга и всё понимают. Без слов.
“Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, - говорит глазами Баки, практически умоляя. - Я глаз с неё спускать не хочу, но если есть место получше, чем военный штаб… С ними двумя в тире будет проще самому застрелиться. Сразу”.
“Джеймс, дорогуша, о чём речь? Я и сама не отпущу девочку в ваше логово. Нечего ей там делать”.
Баки легко-легко улыбается и кивает. Хлоя визжит, качаясь на его руке. Джон хихикает за столом и прячет лицо в ладонях. Стив просто закрывает посудомойку, выбирает программу и отворачивается. Кончики его ушей красные.
- А я хотела заняться марципановыми букашками, - вдруг вздыхает миссис Лауфиц. - Какая жалость, мне совсем некому помочь, останусь тут одна, а марципановые букашки терпеть не могут, когда я их откладываю до вечера… Как же быть? - печально говорит она и вздыхает ещё тяжелее. Баки закусывает губу, чтобы не разулыбаться.
- Я! - с ожидаемой готовностью выпаливает Хлоя и отпускает руку, приземляется на пол. - Я помогу! Хочу делать букашек с тётей Лози!