- Это папа, - уточняет Хлоя, тыкая пальчиком туда же, куда смотрит Мелисса. - Он плисматливает за нами. Так сказала тётя Лоза.
Мелисса опускается ниже, спиной опираясь на так удачно оказавшуюся сзади стену. Она прижимает дочь крепко к себе, притягивает и Джона, неуверенно мнущегося рядом.
- Конечно, присматривает, детка. Он очень сильно любит вас, - говорит Мелисса и приказывает себе собраться. Нашла, чем заняться, расклеиться в такой радостный день.
- Садитесь уже за стол, - мягко приглашает Баки, и Мелисса поднимается, принимая его протянутую руку, наскоро вытирает глаза и идёт следом за детьми. В квартире очень уютно и чисто. Наверняка готовились, убирались. Вот дают. Мелиссу особенно впечатляет широкий, удобный диван в гостиной, огромная плазма на стене и функциональная, обставленная по последнему слову техники, кухня. А ещё радует много света и воздуха из-за сочетания светлых оттенков интерьера и высоких потолков. Замечательная квартира.
После овощной лазаньи миссис Лауфиц и распитой под разговоры бутылки вина приходит очередь фруктового торта от Стива.
- Ничего особенного, правда, - открещивается он от женского восхищения в сторону своих кулинарных талантов. - Просто бисквитные коржи из магазина, домашний крем и много консервированных фруктов. Пробуйте, я не уверен, съедобно ли это вообще.
- О да, продолжай прибедняться, - поддевает его Баки под смех Мелиссы, беззастенчиво запуская палец в крем со своего края торта. Дети тут же следуют его примеру, перемазываются и хихикают, торопливо облизывая пальцы. Сегодня на них никто не ругается. Мелисса думает, как в этой компании вообще перестать улыбаться? Скулы уже ломит с непривычки, но это приятное, очень приятное чувство.
Они собираются ехать домой, когда за окном становится темнее - солнце уходит на другую сторону дома и клонится к закату. На часах почти пять.
- Я подвезу вас. Дети собрались ещё с утра, - говорит Баки Мелиссе, и та кивает. В воздухе повисает странное напряжение, неловкость даже, поэтому они сбивчиво прощаются со Стивом и миссис Лауфиц, Хлоя надевает рюкзачок с щитом Капитана Америки, в руки берёт Баки-мишку. У Джона такой же рюкзак, только побольше. Они выходят из квартиры быстро, торопливо обмениваются поцелуями на прощание и спускаются под гомон детских голосов и шарканье ног по ступеням. Баки совершенно запросто несёт сразу три сумки. Он не оборачивается назад.
Стив с миссис Лауфиц остаются дома. Впрочем, Роза только помогает вытирать посуду, которую Стив в этот раз почему-то не доверяет посудомойке. Они долго говорят под шум воды о том, сложно ли делать домашний крем для торта и насколько свежие нужны для этого яйца, и почём были консервированные персики в супермаркете на углу, просто чтобы не слышать, как вдруг непривычно тихо стало в квартире.
Квартира Мелиссы, вопреки ожиданиям, встречает чистотой и свежим воздухом. Здесь явно прибирались и проветривали, пока её не было, и Мелисса смотрит на Баки, приподняв бровь в изумлении.
- Я не знал, насколько это нормально, но хотелось как-то помочь, - смущенно пожимает он плечами в ответ. - Убрался немного и в магазин съездил, купил самых необходимых продуктов, у тебя холодильник совсем пустой был, - говорит Баки. - Скоро спокойный сезон закончится, и я чувствую, у нас будет очень много работы. Я не знаю, как сильно буду занят. Возможно, вообще пропаду на неделю или месяц, - хмуро заканчивает он, пока Джон и Хлоя, громко переговариваясь на фоне, разбирают свои сумки в детской.
- Это не страшно, - Мелисса подходит ближе и благодарно обнимает его за плечи, привставая на цыпочки. Поворачивает голову и укладывается ухом пониже ключицы, совсем близко к стыку с холодом железа. - Главное, возвращайся. Каждый раз возвращайся, ладно?
Баки вспоминает, что теперь умеет обнимать в ответ. Практикует - ничего сложного, на самом деле. Улыбается и кивает.
****
Завтра нужно будет вернуть “эскалэйд” Мелиссе. Это будет завтра. Сейчас он крепко сжимает уже ставший привычным руль, и неповоротливая громоздкая тачка едет по Бруклинскому мосту в сторону Манхэттена, урча мягко и басовито. В слегка тонированных стеклах мелькают, стекая пятнами по светлому салону, уличные огни, бликует свет фар встречных автомобилей. В зеркало заднего вида попадают пустые автокресла Джона и Хлои, пристегнутые к сидениям, и от этого становится ещё хуже. Да что это такое? Отчего? Они же не навечно расстались. Всего на несколько дней. Он может заехать к ним хоть завтра. Это так, но… Он всё-всё понимает, он до безумия рад за Мелиссу, что с ней всё хорошо. Что она поправится, и жизнь Барнсов войдёт в прежнее русло, только с тем отличием, что теперь в ней будет место ему со Стивом. Он успел пустить корни, привязаться всей душой. Держащая сердце в кулаке тяжесть отпустила ещё в тот день, когда пришли результаты анализов Мелиссы. Когда он всё ей вывалил, испытав небывалое облегчение. И сегодня снова появилась, снова перекатила глупую мышцу в ледяной каменной ладони. Так странно и мерзко он давно себя не чувствовал. Он искренне рад за Мелиссу и детей. Он понимает, что они счастливы быть с матерью. Как понимает и то, что некая полоса жизни, которая неожиданно стала значить очень много, закончилась. Всё ещё будет, конечно, Мелисса ясно дала знать, что не оставит его в покое. Но это уже будет не так. Будет по-другому. Без этого постоянного бардака из детских игрушек, растащенных по всем комнатам и лезущих под ноги. Без нежных, трепетных детских объятий рано утром, когда ещё спишь. И исковерканного Хлоиного “люблю тебя, дядя Дзеймс”, произнесённого прямо в ухо, когда глаза ещё закрыты. Без ежевечерних пенных битв-купаний, после которых ванную приходилось убирать ему, потому что Стив шёл на пост в детскую и монотонно читал ежевечернюю сказку. Детскую… Он сжимает руль крепче, не удержавшись от хмыканья. Без этих розовых носочков - Баки одергивает себя, ослабляя хватку на руле, едва не прорывая левой кожаную обивку - розовых Хлоиных носочков с кружавчиками на их сушке. Рядом с их огромными чёрными носками. Он вообще раньше и не задумывался, что такой размер - едва на указательный палец налезет - бывает. Что бывает ещё меньший… Он никому не рассказывал, но когда увидел эту картину, внутри скрутило так остро и сильно, что ему пришлось осесть на бортик ванной и переждать. Просто чтобы выровнялось дыхание. Это было круче, чем удар под дых в исполнении Стива.
Когда он собрался отвозить радостно гомонящих рядом Барнсов домой, мимолётно увидел периферийным зрением, понял сразу, но запретил себе думать: всё снова поменялось в их со Стивом квартире. Исчезли детские вещи. Игрушки. Горшок из ванной, цветные восковые мелки со стола в гостиной и рисунки на вырванных из альбома листах - детские и Стива, что Джон забрал с собой; любопытные носы и детский гомон, смех и топот ног, который звучал с самого утра и до вечера. Так, как было в эти две недели, больше не будет. И стало настолько паршиво, что он поскорее отвернулся, вышел из квартиры, подхватил все сумки и понёсся вниз через две ступеньки. Он и представить не мог, что привыкнет к этой мирной, к этой странной жизни так быстро и так сильно. Ему нельзя привыкать. Им обоим нельзя привыкать к такому. Никогда. Это разъедает - не сверху, а саму суть. Попробовав - пускай, изначально неохотно и со страхом, - оказываешься на крючке, и рад бы болтаться на нём, рад до дрожи, той самой, внутренней, предвкушающей, когда ещё только открываешь ключом дверь в квартиру, прислушиваешься и ждёшь. Детского топота, голосов, смеха или перепалок. Надо что-то делать с собой. Потому что желание резко свернуть к обочине, припарковаться и немного побиться головой о руль становится всё сильнее.