- Думаю, я счастлив, - добавляет Баки, и Стив подходит ближе, смотрит на него, берёт за затылок и наклоняет лбом к своему лбу - широкому и гладкому.
- Тогда и я счастлив, - говорит Стив, отодвигается, ерошит макушку. Они расходятся по комнатам, но двери не закрывает ни один, ни другой.
- Спокойной ночи, - говорит Баки, устроившись поудобнее на своей кровати.
- Спокойной, Бак, - отвечает ему Стив из темноты, и Баки улыбается, прежде чем закрыть глаза.
========== Часть 4. ==========
Он обещал Наташе попкорн - и он держит своё слово. Выбрав самое большое ведёрко в кинотеатре неподалёку, он прячется за козырьком бейсболки и убирает левую руку в карман, но на него всё равно пялятся - он чувствует. Потому что на улице чёртова жара, и кто ходит по такой погоде в глухом чёрном бадлоне? Он идёт очень быстро и нервно - до сих пор как-то неуютно среди гражданских. Это совершенно глупо, говорит Стив, ты не должен пускать свою фантазию так далеко. Но ему всё равно мерещится в каждом мимолётном взгляде - узнавание, осуждение, порицание. Страх. Ему до сих пор чудится, что каждый из этих людей - тот, что пьёт кофе на углу, беззаботная девушка на роликах, пожилая леди у газетного прилавка - все они знают про него всё. Поэтому ему не по душе места, наполненные гражданскими, и любые задачи, которые приходится выполнять без поддержки за плечом в виде Стива. Стив говорит ему - ты мой якорь из прошлого. Он только пожимает плечами в ответ и молчит, но на самом деле это Стив - его якорь в этом странном будущем. Он искренне верит, что когда-нибудь эта паранойя закончится, и он снова сможет находиться среди окружающих людей без потеющей правой ладони и зябких капель, стекающих между лопаток. А может, это просто бадлон виноват. По крайней мере, так думать проще.
Когда он проходит разъезжающиеся двери, кивает камерам и минует пост охраны, всё так же обнимая ведёрко с попкорном, ему ощутимо легчает. В небольшом здании штаба все или бывшие военные, или военнообязанные, поэтому им не нужно объяснять, что к чему. Возможно, кто-то назвал бы его размазнёй и трусом, но не этому “кому-то”, чёрт возьми, судить. Никто вообще не в праве судить, но если при мыслях о гражданских его с головой накрывает чувство какой-то гадливости и вины от самого себя, то при мыслях о военнообязанных, перешёптывающихся за его спиной, поднимается ярость. Чистая беспримесная ярость ослепительно белого цвета. Никто из них даже приблизительно представить не может, через что он проходил тогда, в течение шестидесяти лет. Через что он прошёл сейчас, всего полтора года назад, согласившись на восстановительную терапию.
Если кто-то считает, что возвращать свою память, себя самого - это не больно, он глубоко, глубже некуда ошибается. Ему всё ещё сложно решить, какое из воспоминаний больнее. Голова резким простреливающим спазмом отзывается на любые приходящие из глубины образы. Он вообще не понимает, почему всё же решился на медицинские и психологические освидетельствования. На бесконечные, слишком доброжелательно проводимые тесты. На неохотно возвращаемые допуски и звания. Почему решился принять предложение Хилл и поддался щенячье-обречённому взгляду голубых глаз человека из соседнего кресла. Он снова в деле, он почти адекватен, вот только на зашифрованной папке с его личным делом слишком много грифов. И один из них красного предупреждающего цвета.
Двери лифта открываются, он вызывает секретную панель нажатием комбинации цифр и спускается на третий подвальный этаж - в вотчину Наташи. Пока лифт едет, его отпускает. В этой хромированной жестянке в одиночестве он чувствует себя в тысячу, в миллион раз лучше, чем на оживлённой улице в центре Манхэттена. Боже упаси ходить пешком. И почему Сэм не даёт ему свои крылья? Подумаешь, когда-то он сломал один комплект, но ведь это было давно и не правда. Разве это повод до сих пор злиться? Было бы очень круто летать от дома до штаба, минуя любопытные взгляды и толпы гражданских.
Лифт мягко подпрыгивает, и створки разъезжаются. В кабинет Наташи дверь открыта, и на широком удобном диванчике уютно развалились Сэм и Стив, а за ними стоит Наташа с пультом от плазмы.
- Эй, Барнс, мы думали, ты там по пути решил уединиться с попкорном, чтобы нам его не нести, - белозубо шутит Сэм, на что он только пожимает плечами и кидает в него увесистой попкорниной. Метко, между третьим и четвёртым ребром.
- Убит, - комментирует Наташа, пока Стив добродушно хлопает по дивану рядом с собой и двигается в сторону. Он должен сесть между ними? Серьёзно?
- Я ничего не обещал тебе, Сэм. Я обещал Наташе - и я сделал.
- Ладно, мы будем смотреть новые “Весёлые старты”, или вы пойдёте погрызётесь в коридор? Могу сказать, вы многое потеряете.
- Ну уж нет, - пожимает плечами Сэм и поворачивается к тёмному ещё экрану. Приходится подойти ближе и все же сесть посередине - между Сэмом и Стивом. Попкорнодержцу - почётное место, как сказала когда-то Наташа. Тогда он только постигал правила общения в этом странном коллективе эгоцентриков и побитых посттравматическим синдромом асов своего дела. Всем досталось в той или иной мере, кто же виноват, что ему - больше всех? - Мне по коридору от него не смыться, узкие у нас коридоры, Нат.
- Я передам Хилл, возможно, она войдёт в положение?
- Наташа, включай, иначе это на весь вечер, - смеётся Стив, почти невесомо толкаясь в бок локтем.
- Ставки? - прижимисто предлагает Наташа.
- На записи есть предстартовая планёрка? - удивляется Стив.
- Обижаешь, - хмыкает Наташа. - Конечно есть.
- У меня с собой только двадцатка, - хмурится Сэм.
- Этого хватит, - вдруг говорит он. - У меня небольшие запросы. Всё равно я выиграю. Нат, включай.
Сэм смотрит с вдохновенным возмущением, Стив тихо хихикает в кулак, Наташа смеётся открыто и щёлкает пультом. Экран плазмы оживает, показывая шеренгу молодых людей в военно-тренировочной форме. Перед ними расхаживает Наташа и проводит крайний инструктаж. Шеренга бойко ревёт: “Так точно, мэм!” и с перерывом в несколько минут по одному исчезает за дверью с табличкой “Начало”.
- Двадцатка на вон того парня, второго слева, - тычет пальцем Сэм.
- Ты серьёзно? По рельефу мускулатуры выбирал?- он удивляется и качает головой. - Ставлю на девушку с короткой стрижкой посередине.
- Это называется каре, Бак, - поправляет Наташа.
- Ты выбрал самую мелкую девушку и поставил на неё? - ухмыляется Сэм. - Стратег!
Чем дольше они смотрят, тем острее и эмоциональнее комментарии и быстрее уходит попкорн, который таскают с колен Баки в четыре руки. Наташа и Стив уже в курсе результатов, поэтому они помалкивают и просто упиваются зрелищем подпрыгивающего и орущего на монитор Сэма и Баки, пытающегося сделать вид, что ему до фени происходящее. Вот только глаза его бегают увлечённо, металлические пальцы подёргиваются, а губы то и дело шепчут: “Слева, идиот. Вот так. Молодец. Ниже пригнись. Периметр проверять не учили? Прыгай!” Странно, но он болеет за “лошадку” Сэма.
****
- Ты ему сказала, - Сэм делает вид, что до безумия обижен из-за проигранной двадцатки.
- Ни слова, - мотает головой Наташа, и идёт к своей “феррари”. - Тебя подвезти?