А потом он пришел лично. Караулил у подъезда, в дождь и зной, часами мерил шагами пятачок у крыльца. Я пряталась за шторами, часами пережидала, прежде чем выйти. Словно загнанный зверь, металась по своей конуре, оставляла Машу маме, лишь бы не встретиться.
Но однажды, когда нервы были уже на пределе, оно случилось. Лицом к лицу, глаза в глаза. В тесном коридоре у лифта, из которого он выскочил, пока я судорожно давила на кнопку вызова. Надежда на спасение угасла, едва я встретилась с ним взглядом.
— Лена… Господи, Лен. Пожалуйста, поговори со мной! — взмолился Дима, едва завидев меня. В голосе его звучало столько боли и отчаяния, что впору было пожалеть.
Но я не поддалась. Решительно вскинула голову, гордо расправила плечи.
— Не на ту напал! — процедила я сквозь зубы. — Не надо мне тут песен петь, лапшу вешать. Все ясно как божий день — ничего святого у тебя нет. Одна грязь да похоть.
— Да нет же, Лена, клянусь тебе! — запротестовал он, порывисто шагая вперед. — Все совсем не так, как выглядит! Позволь объяснить, умоляю…
Но я не дослушала. Оттолкнув его с дороги, ринулась в распахнувшиеся створки лифта и принялась остервенело давить на кнопку закрытия дверей.
— Не звони мне больше. Не пиши, не приходи. Делай что хочешь, но сюда — ни ногой. Надеюсь, хватит ума держаться от меня подальше, — припечатала я и сложила руки на груди, всем видом демонстрируя бесповоротность решения.
В зеркальной стенке отразилось его посеревшее лицо. Глаза, еще вчера сиявшие лукавством и нежностью, потухли, налились свинцом боли. Плечи поникли, с губ готов был сорваться бессильный стон. Это было лицо сломленного, раздавленного горем человека.
На миг под ребрами екнуло, дрогнуло. А вдруг и правда напраслину возвела? Вдруг обманулась, не разобравшись толком? Стиснув кулаки, я мотнула головой, отгоняя малодушные мысли. Нет уж, хватит. Натерпелась, нахлебалась лжи. Если Диме и впрямь есть что сказать — пусть докажет. Делом, а не пустыми словесами.
Развернувшись к нему спиной, я гордо прошествовала к себе. И только за закрывшейся дверью, наедине с гулкой пустотой коридора, позволила себе расклеиться. Сползла по стенке, обхватила колени руками. Из груди рвались сухие, горькие рыдания.
— Господи, за что? — простонала я, комкая в кулаках подол юбки. — Почему опять обман, опять разочарование? Неужели я настолько невезучая, что даже лучший из мужчин в итоге оказался негодяем? И что теперь делать? Как жить дальше с чувством пустоты и тщетности всех надежд?
Мазохистски прокручивая в голове недавнюю сцену, я с ужасом поняла — еще чуть-чуть, и сдамся. Прощу, пойму, обниму. Позволю обвести себя вокруг пальца сладкими речами и клятвами. Мне просто до боли, до одури не хватало Димы рядом. Его улыбки и голоса, прикосновений и запаха.
37
На очередной звонок в дверь я по привычке не ответила. Выключила везде свет и на цыпочках пробежала к дверному глазку.
— Лена? Ты дома? — раздался из-за двери встревоженный голос Ольги. — У тебя там все в порядке?
Лихорадочно утерев слезы, я отперла замок. На пороге стояла бледная Ольга с пакетом наперевес.
— Фух, слава богу, живая! — выдохнула она, проходя в квартиру. — Ты почему трубку не берешь? Я уж думала — все, случилось что. А ты тут сидишь и в одиночку страдаешь. Ну-ка, рассказывай!
И я, давясь слезами, поведала подруге о своей встрече с Димой. О его мольбах выслушать, попытках объясниться. О тупой боли в груди и безумном желании поверить вопреки всему.
— Дурочка ты, Ленка, — вздохнула Ольга, приобнимая меня за плечи. — Ой дурочка. Втрескалась по уши, а теперь страдаешь. Оно тебе надо? Не мужик, а сплошная морока и недомолвки. Забудь ты о нем, слышишь? Забудь, как страшный сон.
Всхлипнув, я уткнулась лбом ей в плечо. Легко сказать — забудь! Если бы можно было просто щелкнуть выключателем и перестать любить. Перестать надеяться и верить.
Вечер мы провели на удивление мирно и почти весело. Ольга шутила, травила байки, всячески меня подбадривала и отвлекала. Я благодарно улыбалась, смеялась невпопад, но на душе по-прежнему скребли кошки.
— Лен, ты это, в случае чего звони, ладно? — попросила подруга на прощание, крепко меня обнимая. — Даже посреди ночи, если приспичит. А то знаю я тебя — опять будешь киснуть в четырех стенах и накручивать себя.
Я вымученно улыбнулась и кивнула. Знала ведь, зараза, как облупленную. Вряд ли удержусь от мазохистского самокопания и бесплодных попыток понять, где же я так жестоко ошиблась.
— Нет, хватит! — одернула я себя, насухо вытирая слезы и поднимаясь на ноги. — Не поддамся на провокации, не размякну. В конце концов, у меня есть дочь и гордость. А принцы… Что ж, видать, не мой удел на белом коне скакать. Не заслужила доселе, не выстрадала.