— Вы сильно забегаете вперёд. Я доложу о вашем предложении послу. Он направит запрос в правительство. И лишь получив ответ, мы выполним все предписания руководства нашей страны, — как можно официальнее проговорил я.
— Герр Баста, давайте уже играть по-честному, — не выдержал Гроссман. — Ваш посол имеет ко всему этому такое же отношение, как и наш герр канцлер. То есть что-то слышал и, возможно, знает, но за этим не следит и всё время оглядывается на кого-то. И этот «кто-то» явно сидит в этой комнате. Именно вы располагаете теми почти неограниченными полномочиями и доступом к финансам, которые были задействованы в наших сделках. И ваш посол вам в этом не указ! Возможно, все его функции сводятся к простой помощи или вообще номинальны.
— Не придумывайте! Я лишь взял на себя полномочия озвучить вам предварительные условия на ваше предложение. Да, у меня есть некая свобода в моих действиях, но не более того. Куда мне пойти, чтобы вы могли посовещаться?
— Йоахим, проводи, пожалуйста, герра Басту в комнату отдыха, — обратился Гроссман к бывшему зампотеху ННА Гольдбаху.
— Да, конечно.
Гольдбах встал и коротким скупым жестом пригласил меня в другую комнату. Войдя в неё, мы расположились в глубоких, обшитых крепкой чёрной кожей креслах. Рядом на столе стоял электрический чайник и чайный набор. Отдельно лежали коробка шоколадных конфет и горка бутербродов с колбасой и сыром. М-да, а бутеры-то с икрой канули в лету вместе с берлинской стеной. Впрочем, с колбасой тоже сгодятся.
— Чай, кофе?
— Кипятка, пожалуйста, без ничего, — остерёгся я.
Конечно, яд можно засунуть и в бутерброд. Там его спрятать даже легче, чем в крепких напитках. Как-то само собой вспомнилось убийство Распутина, перевранное Пикулем. Но от еды проще будет избавиться, банально вызвав рвоту. Вода же слишком быстро всасывается.
Генерал удивился, но просьбу гостя выполнил. Он молча плеснул в кружку мейсенского фарфора кипятка и поставил передо мной поднос с бутербродами. Есть я действительно хотел. Делая вид, что отпиваю, украдкой принюхался. Не заметив никаких странных запахов, сделал один маленький робкий глоток. Вода, обыкновенная разогретая вода. Пить можно.
Потянувшись во внутренний карман, я достал оттуда две перьевые ручки. Проверив их, одну убрал обратно в футляр, а другую оставил. В ней-то как раз яд был. Ну, так, на всякий случай. На самом деле ручка представляла собой обыкновенный распылитель. Давишь на поршень, а из пера вместо чернил вылетает маленькое облачко смертельного яда, попадает в лёгкие и… Привет, Змееголовый!
Но всё обошлось. Мы спокойно пили (я кипяток, а Гольдбах кофе), заедая напитки бутербродами. Почувствовав запах кофе, я потянул носом и сказал:
— Хреновый кофе.
— Почему? — удивился немец.
— Не знаю, может, просто сорт дрянной, или не вызрел до конца, — пожал я плечами. — Вот у нас на Родине не кофе, а нектар богов по сравнению с этим пойлом. Уже подумываем: пора вплотную заняться развитием эфиопских плантаций.
— Это да, — генерал оказался немногословен. — Вашей стране нужны деньги. А кофе любят во всём мире.
Мы ещё поговорили на эту тему, съели бутерброды, потом он посмотрел на часы и сказал:
— Пожалуй, нам пора обратно.
— Пожалуй, да, — согласился я с ним, мы поднялись и вернулись в исходный кабинет.
Глава 16
Нападение
Два бывших генерала, а сейчас просто безработные без пенсии сидели напротив друг друга и обсуждали только что вышедшего из кабинета Басту. Один — бывший генштабовец, другой — руководитель тайной полиции. Разумеется, тоже бывший.
— Ну, и что ты думаешь, Вернер?
— А что тут думать, Фриц? Разве у нас есть выбор?
— Конечно, выбор есть всегда! Или как говорят русские: есть три пути. Первый — это отказаться, второй — согласиться, а третий — забыть.
— При чём тут русские, Фриц? Нам же чуть ли не в открытую намекнули: желательно завязать связи с Эфиопией, соглашаясь на все возможные условия. Появятся и работа, и деньги, да и уважение останется.
— Послушай, Вернер, я не влезаю в твои дела и далёк от мира тайной полиции. Разве тебе до сих пор не понятно, что нас банально кинули? И если мы и дальше пойдём на поводу у других, то рискуем потерять не только уважение, но и жизнь. Или так и будем выполнять чьи-то пожелания, играя роль пешек в чужой игре?
— Ну, не надо преувеличивать, Фриц. Пока от нас никто и ничего не требует, просто указали на один из вариантов, как можно выжить.
— Тебе указали, тебе проще. А меня могут привлечь за убитых у стены и посадить, если я тут останусь. Поэтому я и согласился на эту авантюру. Ты-то выкрутишься, а я сяду. Не стану отрицать: мне вся эта затея изначально не нравилась, но я осознанно пошёл на неё. И, да, я соглашусь с этим, как он там себя назвал? Бориславом?
— Гм, ты сам себе противоречишь, Фриц! В твоих же интересах пойти ему навстречу и действительно уехать отсюда. Уж африканцы-то тебя не выдадут. Согласен? В крайнем случае спрячешься. А условия этот Баста предлагает не очень хорошие. Может, он и в авторитете у эфиопов, а может быть, это ничем не подтверждённые слухи. И что будет завтра — неизвестно.
— Так что ты предлагаешь, Вернер?
— Предлагаю пока согласиться на его условия, но людей, которых он просит, ему не давать. В Эфиопию ещё можно направить инструкторов, а в СССР категорически отказать! Это чревато непредсказуемыми для нас последствиями.
— Да куда уж хуже? Ладно, скажи, Вернер, а что ты думаешь об этом Басте? Да и вообще: что там мутит эта Эфиопия? У них столько всего произошло! Порой, читая новости в газетах, я не верю тому, что в них описывают.
— А, по-моему, пресса явно недооценивает события. А что касается этого странного товарища с таким своеобразным и труднопроизносимым именем Бикаан и какой-то итальянской фамилией Баста, то он скорее всего приближённое лицо министра обороны, — тут Вернер на несколько мгновений задумался, но потом всё же кивнул, словно соглашаясь с самим собой: — Да, думаю, именно его, а не президента. В Африке ведь всем заправляют военные, а не гражданские. Тем более сейчас. Этот Баста явно имеет связи на самом верху правительства Эфиопии. И, как видишь, ему не составляет особого труда решать многие сложные вопросы. Вспомни, как быстро они нашли деньги для закупки вооружения. Борислав, кстати, очень неплохо знает психологию советских товарищей, как будто часто с ними сталкивался или даже учился. Да, точно, наверняка, он учился в СССР! Вот только не известно: где и на кого. Да и имя действительно у него какое-то странное. Вполне допускаю, что и не его вовсе. Или поменял для конспирации в своём пару букв, и всё. Никакой информации я на него не нашёл. Вообще никакой! Впрочем, чему тут удивляться?
— Гм, тогда, может быть, дать ему людей не из Штази, а из армии. На профессионалов типа нас они не потянут, но с рядом задач вполне справятся. Так мы сможем решить сразу несколько проблем: он получит людей, а мы и соглядатаев, и льготные условия.
— Хорошо. Я пошлю своих людей в Эфиопию, а дальше видно будет.
— Договорились. Они уже скоро придут, — быстро глянув на циферблат наручных часов, сказал Фриц. — Скажем ему, как мы решили, и надо расходиться. Не стоит привлекать к себе ненужное внимание наших бывших противников, стоящих сейчас у руля власти. И так работать становится всё сложнее и сложнее, как и собирать людей ради одной цели. Мы уже агонизируем, и эта уступка эфиопам — пока единственная возможность выжить и остаться на плаву хотя бы нашим семьям. Скоро и это здание пойдет с молотка. И хорошо, если мы сможем его выкупить. Однако пока у нас остаётся хоть что-то, я не пойду на поводу у этого негра. Слишком ему жирно будет.
— Гм, по-моему, ты излишне категоричен, Вернер. Жизнь течёт, всё меняется. Будущее покажет: получится или не получится. Думали ли мы с тобой, что наша страна прекратит своё существование так скоропостижно?
— Догадывались, Фриц. Но ты прав: всё должно было пойти совсем не так. И договорённости могли быть совсем другими, и гарантии, и всё остальное. Поэтому: сделаем так, как ты говоришь.