— Здравствуйте, что желаете?
— Поужинать.
— Пожалуйста, вот меню.
Взяв картонку с меню в руки, я бегло просмотрел его. Особых изысков в меню не наблюдалось, и выбор мучительным не оказался.
— Пожалуйста, рагу с овощами, салат «оливье», салат овощной, компот и три куска хлеба.
— Хорошо, — девушка мило улыбнулась, забрала меню и ушла.
А я стал подсчитывать в уме стоимость ужина. Получалось около четырёх с половиной рублей. Дороговато.
Через десять минут мне принесли заказ. Официантка быстро расставила тарелки, положила пару салфеток и упорхнула. Пока ел, я незаметно рассматривал посетителей. Человек шесть пришли сюда, чтобы в спокойной обстановке отведать водочки, остальные — кто зачем. Присутствовали две парочки, явно не из простых. Ну, и «золотая» молодёжь. Никто из присутствующих скромностью не выделялся и явно не бедствовал. Это было заметно как по одежде, так и по поведению.
Я же здесь выглядел как белая ворона, вернее, как баклан среди чаек. На меня поглядывали с любопытством, однако подсесть ко мне так никто и не решился. И слава Змееголовому. Я уже натрепался за сегодня с три короба, пора и честь знать, негритянскую... В общем, ужин прошёл спокойно.
— Выпить не желаете? Есть пиво! — предложила мне официантка, забирая посуду.
— Нет, мне ваше пиво не нравится, разбавляют водой. Не карашо.
Девушка заливисто рассмеялась.
— А у нас в бутылках. Есть очень приличное «Жигулёвское», и его не разбавляют.
Я на секунду задумался, но вспомнил туалет и передумал.
— Нет, спасибо.
— Ну, как хотите. С вас четыре пятьдесят.
Сунув девушке пятёрку, я встал со словами:
— Без сдачи. Спасибо за сервис.
И направился на выход. Но спокойно уйти мне не дали.
— Смотри-ка, негр?! — воскликнул один из командированных, уже успевший изрядно поднабраться. — А ну, стой!
— Стою! — спокойно ответил я и наклонился прямо к лицу этого алкаша.
Не хотелось никаких разборок, драк и прочего. Хотелось, чтобы меня просто никто не трогал. Имею я на это право? Имею. Я же не просто негр, я советский курсант-негр. Надо соответствовать.
Вперив свой взгляд в глаза задиры, я вспомнил Змееголового и все сцены кровавых побоищ со своим участием. Голубые, мутные и бессмысленные от алкоголя глаза командировочного сначала с вызовом смотрели в мои, потом стали постепенно проясняться, стремительно трезвея. Дождавшись полного протрезвления, оторвал от него взгляд и пошёл дальше без всяких последующих окриков.
— Ты чего? — спросил у внезапно протрезвевшего товарища его собутыльник. — Ты ж это, хотел его остановить?
— Хотел, да перехотел!
— А что так?
— Взгляд у него очень неприятный, словно в глаза змее посмотрел, аж протрезвел. Брррр.
— Так давай выпьем?
— Хватит уже, не хочу. Пошли уже спать.
Недовольно ворча, его напарник согласился, и они, расплатившись, вышли из вагона-ресторана.
Вернувшись в своё купе, я вновь попал в плен: теперь Маша попросила рассказать ей сказку на ночь. Вот тут сложности и возникли! Среди огромного количества известных мне историй и сказок добрых как-то не нашлось. Как оказалось, я больше страшные знаю, но на ночь их лучше детям не рассказывать. Начал вспоминать, и рассказал про Синдбада-морехода и его путешествие в страну добрых обезьян. Вроде зашло, и девочка заснула. Заснул и я, устроившись на своей полке.
Утром, хоть и с большим опозданием, поезд прибыл в Ленинград. «А с платформы говорят: — Это город Ленинград». Все засуетились, собирая вещи и сдавая проводнице бельё. Женщина с ребёнком тоже. Взяв сумку, я вынул из кармана двадцати пяти рублёвку и быстро сунул её в ладошку ребёнка.
— Маме потом отдашь, это тебе подарок от чёрного медвежонка.
— А разве в Африке медведи живут? — спросил не в меру начитанный ребёнок.
— В Африке нет, они живут в душе. Привет тебе от одного из них, — я отвернулся, скрывая неизвестно откуда взявшиеся слёзы, и быстро пошёл на выход, не оглядываясь.
— Постойте! — спохватилась Машина мама, всё-таки заметив зажатую в руке дочери купюру. — Не надо, у нас есть деньги!
Но я уже вышел на перрон и растворился в толпе спешащих к вокзалу людей.
— Ну, что же ты так, доча? Зачем ты взяла у негра деньги?
— Он не негр, он русский, — неожиданно выдала девочка.
— Какой же он русский, когда он негр, Маша?
— У него глаза русские, а глаза — зеркало души, — наставительно объяснила девочка и тут же побежала вперёд.
— Эх, — вздохнула её мама и засеменила вслед за дочкой, таща два тяжёлых чемодана.
А я спешил уйти с перрона. Проскочив здание вокзала, нанял таксиста и поехал в гостиницу, но выбрал уже не «Интурист», а другую, попроще. Оплатив номер на двое суток и заселившись, я отбил телеграмму Фараху, указав адрес своей гостиницы, чтобы он мог прислать мне ответ. И, разделавшись с делами, отправился в город, осматривать достопримечательности. К вечеру, вдоволь нагулявшись, вернулся. Консульства Эфиопии в Ленинграде не было, да и толку в нём отмечаться? Виза у меня имелась, остальные документы тоже.
В гостинице меня неизвестно почему стала опрашивать коридорная.
— В первый отпуск едете? — осведомилась она у меня, внимательно рассматривая сквозь стёкла очков.
— Да, год окончен, еду домой.
— Я смотрю: форма на вас какая красивая. На офицера учитесь?
— Да.
— И хорошо учитесь?
— Нет. Но ничего, наверстаю в будущем году, пока тяжело очень учиться.
— Понятно. Ну, зато вы отлично выучились говорить по-русски.
— Что есть, то есть. С кем поведёшься, того и наберёшься.
— О! Вы и пословицы наши знаете!
— Да.
— А почему не хотите здесь остаться? Тут гораздо интереснее, чем в Эфиопии. Взять тех же девушек, они все белые, а не чёрные, да ещё и неглупые, и образованные. А вы хотите ехать в отпуск снова в Африку... Успеете там ещё навидаться всего. Оставайтесь.
— Нет, спасибо. Хочу повидать свою девушку, пока родители её замуж не выдали. Попытки уже были. У нас любовь на всю жизнь!
— А, ну тогда, конечно. А куда полетите?
— Нет, я поплыву, а не полечу. В Аддис-Абебу, там у меня дом.
— Хорошо. Счастливого вам пути тогда.
Я пожал плечами, что тут сказать? Только спасибо за добрые пожелания. И с чего бы такая заботливость? Поднявшись в свой номер, я всё обдумал и ещё раз проверил документы. Нужно тут затариться чёрной икрой, чтобы деньги какие отложить. Жаль, невозможно продать свои эликсиры, просто не через кого.
В Сумах мелковат уровень местных чиновников от коммунизма, тут тоже ни с кем напрямую не связаться. А без блата выход на партократию просто невозможен. Однако его нет, я только военных знаю, и всё. Не генералу же предлагать? «Ладно, в следующий раз», — подумал я и лёг спать.
Мне снился странный сон. Будто я снова оказался в военном училище, но уже почему-то среди советских парней. Группа курсантов в грязной подменке сидела вокруг огромной кастрюли, в которую они кидали очищенную картошку.
Серые стены давили своей унылостью, добавляя в настроение какой-то непроходимой безнадёги. Влажность, грязь и смрадный дым со стороны кухни, где варились не очень вкусные блюда, лишь усиливали тоску. Хотелось есть. И парни с голодухи перебрали со свежей капустой, которая теперь бурлила в их животах, отчаянно просясь наружу.
— Что ж так хреново-то? — задал риторический вопрос один из чистивших картошку.
— Так всегда, Миха, в большом наряде по столовой, — всё же ответил ему другой курсант. — Жаль, выпить нечего. Да, а сколько ещё осталось чистить, Серёга?
Старший по наряду заглянул в кастрюлю и изрёк:
— До хрена ещё.
— Блин, а почему мы чистим на иностранцев, пусть они тоже ходят в наряды и чистят картошку, — возмутился Миха.
— Так они же у нас гости, а не мы у них. И мы за дружбу народов. Это тебе не халам-балам. Социализм строим в Африке с человеческим лицом.