— Тебе, Змееголовый!
Рядом со мной бежали, стреляли, убивали, а порой и замертво падали мои солдаты. Но всё это проходило мимо моего сознания. Опустел второй магазин, за ним третий. Пули рвали мою одежду и свистели над головой, но я ощущал только жажду победы. Мир сузился, словно превратился в окуляр прицела, показывая лишь то, на что я бросал свой взгляд. Наконец, повстанцы дрогнули. Это заметили и оказавшиеся в западне эфиопы. Солдаты, казалось бы, уже потерявшие волю к сопротивлению, ударили по эритрейцам сзади.
Бросая оружие, повстанцы с правого склона бросились бежать. Их догоняли, добивая в спину. Не помню, как в моей руке оказался здоровенный кинжал, но именно с ним я вступил в рукопашный бой с мятежниками, устремившимися на помощь своим товарищам с противоположного склона.
Выглядел я зловеще: в правой руке зажат кинжал, в левой пистолет. Выстрел, удар кинжалом, выстрел, выстрел, выстрел. Выскочивший из-за машины повстанец вскинул автомат и дал очередь в упор. Словно предчувствуя, что произойдёт, я заранее кинулся стрелявшему в ноги и, уже лёжа, направил пистолет ему на живот.
Пропахав пах, три пули выпростали наружу человеческие кишки и ярко-алую кровь. С громким криком эритреец упал на землю. Привстав, я ударил его кинжалом, даря быструю смерть.
— Тебе, Змееголовый!
— Принимаю, Мамба! — мелькнул в воспалённом мозгу отголосок бесплотного голоса.
И я побежал дальше.
Очнулся не скоро и то только после того, как понял: бой окончен. Передо мной лежал испуганный эфиоп и орал мне в лицо:
— Я свой, свой я! Солдат, эфиоп…
На этом его аргументы иссякли, а у меня в мозгу словно щёлкнул невидимый тумблер, переключая сознание с режима реального боя на режим мирного времени и выкидывая меня из багрового мрака, в котором до этого находился.
— Вижу, — убрав руку с кинжалом, сказал я. — Живи, солдат!
Я будто увидел себя со стороны: в левой руке зажат полностью разряженный пистолет, а правая сжимает окровавленный кинжал, с лезвия которого медленно скатывается красная, как закат, человеческая кровь. М-да. Заглянув в заднее зеркало подвернувшегося грузовика, едва не отшатнулся от собственного отражения! Это ж надо такую зверскую рожу иметь?! Шрам исказил обычно спокойные и относительно приятные черты моего лица. Мышцы одеревенели, превращая лицо в маску ярости и ненависти.
С ног до головы покрытый кровью, слюной, пеной бешенства и розоватыми от крови мозгами своих врагов я производил очень мрачное впечатление. Зато все слушались, боясь слова поперёк сказать. Щёлкнул предохранитель, возвращая затворную раму пистолета на место.
Отшвырнув прочь кинжал, перезарядил пистолет и принялся осматривать поле боя. Все из повстанцев, кто мог бежать, бежали. Те, кто не успел, бегать уже не мог. Рассвирепевшие эфиопские солдаты резали эритрейцев и добивали их штыками.
— Прекратить! Всех раненых повстанцев отнести в сторону. Это приказ!
С большой неохотой, но меня послушались, и выжившие пленные получили ещё один шанс на жизнь, расценив его не иначе как дар богов! Переходя от одной машины к другой, я отслеживал выполнение своего приказа, заодно командуя и осматривая тех, кто получил ранения. Наших раненых сносили в один из грузовиков или укладывали рядом, потому что места в кузове закончились.
Не откладывая дело на потом, я отыскал свои вещи. Благо машина, в которой я ехал, не сгорела, хоть и изрядно пострадала. Омыв руки и раны первого раненого спиртом, я приступил к лечению. И началось! Поток раненых не оскудевал, мне приходилось их сортировать, на глаз определяя наиболее тяжёлых. Им я оказывал помощь сразу, оставляя легкораненых на потом.
Вытащив практически в последний момент одного с того света, понял, что двоих парней мне уже не спасти. Уцелевшие будут жить, если выполнят все мои рекомендации. Опустошение и навалившаяся после боя усталость отошли на второй план, уступая последние силы заботе о раненых. Но долго без отдыха мне не продержаться, поэтому в ход пошёл один из моих эликсиров. Через несколько минут от сонливости и усталости не осталось и следа.
Толком не смыв с себя ни свою, ни чужую кровь, отправился к раненым повстанцам. И, отдав команду на погрузку раненых и подготовку колонны к маршу, я приступил к лечению повстанцев. Сказать, что они меня опасались, значит, ничего не сказать. Каждый из них имел возможность наблюдать меня в бою, и сейчас я вновь шёл к ним с ножом в руке.
Ну, а что поделать? Скальпеля тут как-то не обнаружилось!
— Не убивай нас, не убивай! — взмолился один из эритрейцев, порождая волну паники и ужаса.
Видимо, считая меня палачом, все раненые пленные поддержали его, умоляя меня о пощаде. Лишь парочка молчала: одному уже, похоже, всё равно, а другому видимо гордость не позволяла. Ну да, пытки многим развязывали язык. Это Африка…
— Хорошо. Меня зовут Мамба, и я поклоняюсь духам Африки. Их помощь вы сегодня видели своими глазами. Я спасу вас от смерти и от ранений, но взамен на обещание, что вы запомните меня навсегда! И когда я приду к любому из вас, выполните одно моё желание. В этом вы поклянётесь своей кровью.
В их черепные коробки я, конечно, залезть не мог, но было очевидно: каждый, кто дал такое обещание, искренне надеялся никогда больше не повстречать меня на своём жизненном пути.
Выслушав их положительные ответы, я приступил к короткому обряду. Как только зазвучали первые слова, произнесённые нараспев на незнакомом им языке, все сразу поняли, как крупно они влипли! Но было уже поздно. Кровь и так сочилась из ран, лишая бойцов свободы выбора и предоставляя мне возможность провести обряд клятвы на крови даже без их желания.
Завершив ритуал в полном молчании, я приступил к обработке их ран и даже поделился одним из целебных отваров. Закончил и, не оборачиваясь, ушёл, предоставив каждого своей судьбе. Если будет угодно духам Африки сохранить их жизни, то они выживут, если же нет, то всё в их руках. А мне пора заняться своими делами, я слишком устал.
После короткого совещания занялся отправкой раненых на двух грузовиках обратно в тыл. Их возглавил тоже получивший ранение майор Махамби, обнаруженный в одной из машин. Он же пообещал мне, что если они смогут добраться живыми, доложить руководству о произошедших здесь событиях во всех подробностях. Техника потихоньку выруливала с места боя, стремясь уехать куда подальше. А нам предстояло ещё захоронить трупы, ведь погибших оказалось очень много.
Солдаты вырыли огромную яму и, стащив тела своих товарищей, скинули их в братскую могилу. Повстанцев оставили как есть, лишь собрали в одно место и забрали оружие. Всё, что могло ездить и ходить, снова отправилось в путь. Выбравшись с места боя, отряд возобновил свой маршрут, направляясь к первоначальной точке, где ждали нашего подкрепления. До конечной цели было не близко и, отъехав совсем немного, я решил заночевать.
Вечерело, все устали, вымотались и явно проголодались. Нужно разбивать бивуак. Разожгли костры, по моему приказу выставили охранение со сменой через каждые три часа и стали укладываться спать. Вскоре всё затихло, лишь вскрики спящих солдат изредка нарушали тоскливую ночную тишину, да издалека доносился хохот гиен, пирующих в ущелье останками повстанцев.
Сидя у костра, я щурился на яркий огонь. Временами отводил от него взгляд и смотрел в тёмное небо, на котором сияли бесчисленные искорки разноцветных звёзд. Я всё же умылся и оттёр кровь с лица и одежды. Кобура вновь оттягивала пояс, а под рукой лежал очередной автомат.
Благодаря нашей безумной атаке мы смогли спасти ещё семьдесят жизней. Правда, человек сорок были ранены. В общей сложности сейчас я командовал отрядом из почти восьмидесяти человек. Жалкие остатки от артполка. Да и полк сам, честно говоря, не был укомплектован согласно штату: не хватало орудий. О том, сколько выжило беглецов, я тоже не знал. Но всё равно, потери вышли очень большими.