Гарри смотрел на меня с видом, будто он был умнее, хоть я была старше.
– Серьезно? Одна ложь – и прощай доверие?
Я посмотрела на него, напоминая взглядом, что я была старше и умнее.
– Да.
– То есть мама с папой не должны теперь тебе доверять, раз ты соврала о колледже?
– Я не врала о колледже.
Гарри закатил глаза.
– Допустим, они соврали о чем–то. Ты больше не будешь им доверять?
Я пожала плечами.
– Если ложь была большой, то скорее всего.
– Все так запутано.
– Для десятилетнего, – парировала я.
– А если бы я тебе соврал? Ты бы мне больше не доверяла? Никогда? – он ткнул меня, будто знал лучше.
– Разговор официально закончен, – пробормотала я. Мы подошли к родителям. Мама улыбнулась нам, папа, похоже, и не заметил нас.
– Вот вы где. Вовремя. Они как раз начинают, – мама отодвинулась подальше от папы, похлопала место между ними. Гарри сел рядом с мамой, и мне пришлось сесть рядом с зомби, что когда–то звался папой.
– Они сказали, что мы сегодня делаем? – Гарри поправил очки на носу.
– Мы можем лишь догадываться, – ответила мама, склоняясь, чтобы увидеть меня. – И, Финикс... – она заерзала. – Прости за наш прошлый разговор.
Еще раз? Мама, всегда властная, извинилась? Передо мной?
А потом я заметила потрясение и восторг на лице Гарри и поняла, что не ослышалась.
– Ничего страшного, – начала я, звуча как робот. – И ты меня прости.
Мир остановился во второй раз. Я извинилась перед мамой?
Жизнь, хватит издеваться, стань снова понятной.
– Как жизнь вожатой, Финикс? – я несколько дней не слышала, чтобы папа обращался ко мне не шипением или стоном, чтобы стало тише.
– Все хорошо, – сказала я так же, как ответила маме. С ними лучше останавливаться на простых ответах.
– Так тебе не нравится? – папа безумно стучал ногой, но остальное тело будто было статуей. Он смотрел вперед, пока говорил со мной.
– Это не так... – я разглядывала комнату, желая, чтобы они уже начинали. – Все хорошо.
– Значит, нравится?
Я вздохнула. Почему из всех возможных вопросов он зациклился на теме вожатой?
– Д–да, – медленно сказала я, надеясь, что он поймет и перестанет спрашивать.
Папа молчал мгновение, лишь топал ногой. А потом спросил:
– Ты уже завела друзей? Гарри, похоже, нашел целую кучу.
Я взглянула на Гарри. Тот смотрел на папу с чем–то, похожим на любопытство, потому что мы совсем не привыкли к таким разговорам с папой.
– Нет, – сказала я. – Я была занята работой, учебой и тренировками, так что времени на общение не было.
– Кэллам – твой друг, – отметил Гарри.
Я скрипнула зубами. Из–за Кэллама я и не хотела развивать тему вожатой с папой. Братишка вдруг решил вмешаться.
– Кто такой Кэллам? – спросил папа.
Я заерзала, этот разговор напоминал беседу с мамой во вторую ночь в лагере.
И тут заскрипел микрофон. Спас от разошедшейся активности семьи.
– Это Кэллам, – шепнул Гарри моему папе, Кэллам прошел в переднюю часть комнаты с Беном и фонящим микрофоном.
– Это Кэллам, – папа сдвинул брови. – Он не слишком взрослый, чтобы быть твоим другом, Финикс?
Я хотела умереть. Хотела провалиться сквозь землю.
– Мы оба пойдем в последний класс осенью, пап. Остынь.
Кэллам взял микрофон у Бена, настроил и вернул его. Противный звук прекратился.
– Он все равно взрослый для тебя.
Мое лицо пылало. Папа не встречал Кэллама. Он знал лишь, как тот выглядит, и что Гарри сказал ему, что мы дружим. Может, Кэллам был непростым, но он заботился об остальных, был трудолюбивым и любил приключения. Я видела, что Кэллам хороший.
– Кэллам – мой наставник, пап. Я не могу его избегать.
– Финикс... – в его голосе звучало предупреждение.
– И если ты хочешь быть моим родителем, то это занятие круглосуточное и все дни недели, а не работа на десять минут раз в пару месяцев, – я так обычно не говорила с родителями, а теперь сорвалась на обоих в один день.
Раздражение мелькнуло на его лице.
– Я – твой отец. Ты не будешь так со мной разговаривать, – рявкнул папа.
Мое лицо снова вспыхнуло.
– Ты – отец лишь на словах, папа, – едко сказал я. – И ты перестал подходить под требования этого статуса довольно давно, так что не жди, что я буду исполнять обязанности дочери, пока ты не придерживаешься своей стороны сделки.
И гнев папы внезапно пропал. От такой перемены на лице отца я ощутила стыд, захотелось стереть последние полминуты.
Я не знала, почему злилась на него после всего, но так было. Ему уже хватало провалов, мне не стоило добавлять провал в роли отца к безработному и почти бездомному.
Казалось, он хотел что–то сказать, но в комнате раздался голос Бена.
– Любви, света и мира, друзья! – прокричал Бен. Микрофон ему и не требовался. В комнате зазвучал хор приветствий. Никто с нашей скамьи не участвовал. Мы были отвлечены раздражением и смятением, обижались друг на друга и не старались изобразить радость. – Надеюсь, вас всем понравился день, и ваша семья смогла сделать важные выводы, – вокруг нас некоторые согласно кивали, а руки обвивали плечи. Эйнсворсы ерзали на своих местах. Я узнала о своей семье сегодня лишь то, что мама считала меня лгуньей, а папу можно было разбить парой едких слов от меня. Бен вряд ли говорил о таком. – Этой ночью мы припасли для вас настоящую награду – короля доверия. Вожатые покажут, что вы будете делать, а потом я отправлю ваши семьи в увлекательный путь к доверию, – Бен помахал нескольким вожатым присоединиться к Кэлламу, который улыбался так, словно это был лучший день в его жизни, не выделяющемуся в стандартной покрашенной футболке лагеря.
Бен выстроил вожатых по два в ширину и в длину, повернулся спиной к ним, закрыл глаза и совершил самый глупый поступок из всех, что я когда–либо видела.
Да. Упражнение по развитию доверия было названием добровольной жертвы.
Каждый должен был по очереди стать жертвой. Бен использовал другой термин, но жертва подходила лучше. Жертва становилась спиной к семье, закрывала глаза и кричала что–то дурацкое, типа «Я могу вам доверять?», и когда остальные в семье отвечали: «Ты можешь нам доверять», жертва должна была упасть, надеясь, что члены семьи ее поймают, не дав упасть на пол.
Идея была не плохой. Еще не придумали такое слово, чтобы описать эту идею.
– Сообщите, когда будете готовы, хорошо? – сказала я и повернулась спиной к ним. Ответа не было. Не лучшее начало, если учесть, что я собиралась упасть в руки двух людей, которые не уберегли бы мышку, куда там до человека. Я верила в Гарри, он всегда меня поддерживал. Вот только он был маленьким.
Может, если я быстро схвачу Гарри, и мы поспешим убежать, никто этого не заметит.
Но Бен снова закричал в микрофон:
– Если кто–то думает пропустить упражнение, знайте, что никто не отправится есть, пока все его не пройдут. Так что не спешите. Мы все будем рады ужину в полночь.
Глубоко вдохнув, я скрестила руки на груди, как делал Бен, закрыла глаза и крикнула:
– Я могу вам доверять?
Родители что–то сказали. Я ожидала не это.
Мое тело рухнуло мимо слабой хватки моих родителей, и я уже готовилась к удару об паркет, когда остановилась. Я жмурилась, кривилась, но не рухнула на пол. Кто–то поймал меня.
Я ощущала четыре руки, что не давали мне упасть. Две маленькие, знакомые, а две другие – большие и сильные.
Я услышала крики родителей, мама обвиняла папу, что он слабо держал, а он ее – за то, что она отвлеклась. Спор продолжался, но я перестала их слушать.
Я открыла глаза и сразу увидела Гарри. Он сосредоточенно хмурился, в глазах была тревога. Он улыбнулся, когда я открыла глаза.
– Спасибо, что спас меня, маленький мужчина. Я всегда говорила тебе, что ты – мой герой.