– Тогда почему ты возвращался? – спросила я, он замер за огромным телескопом.
– Потому что это отвлекало от мыслей, – тут же ответил он. – Давало сосредоточиться на другом, хоть уходил я отсюда с теми же проблемами, но они не казались такими невыполнимыми. Я мог с ними справиться.
Я не ждала, что он так откроется. Это становилось трендом с Кэлламом. Одну минуту он был самым закрытым в мире, а потом мог выложить все.
– И ты полюбил звезды, – я смотрела на него, а он глядел в телескоп, настраивая его.
– Потом – да, – он поправил еще немного и поманил меня. Хоть было темно, его глаза сияли. Я видела его в своей стихии летом, но не так. Если это не был пыл, то я не знала, что тогда видела.
– Значит, это место сыграло незначительную роль в твоей жизни? – я улыбнулась ему, подходя к телескопу.
– Совсем незначительную, – он отошел, чтобы я могла посмотреть.
Я собрала волосы на плече, закрыла глаз и склонилась, чтобы посмотреть в глазок. Я могла смотреть на звезды, планеты и луну. Проблемы от их размера не пропадали, но, как и сказал Кэллам, они не казались такими поглощающими. Такими сильными.
Чем дольше я смотрела, тем сильнее себя ощущала.
– Понимаю, – шепнула я через минуту, казалось, что вся вселенная глядела на меня в ответ.
Кэллам шагнул ближе.
– Я знал, что ты поймешь.
СЕМНАДЦАТЬ
– От миллиона звезд к миллиону вкусов мороженого, – я постукивала по подбородку, пока в десятый раз шла мимо длинной витрины. Может, их был не миллион, но близко.
– Это естественно, как по мне, – Кэллам уже выбрал, но ждал меня. Он уже ждал пять минут. К счастью, было поздно, и в «Апокалипсисе мороженого» не было людно, иначе я бы испытывала на прочность терпение клиентов за мной.
– Какое у тебя любимое? – спросила я еще раз, но стоило понимать. Он уже молчал в ответ, а потом посоветовал слушаться себя, выбирая среди вкусов, о которых я не слышала раньше. Клубника и базилик? Бекон и кленовый сироп? Лимон и мята? Васаби и лайм? – Какой вкус наименее популярный? – спросила я у продавщицы, что ходила за витриной следом за мной. В одиннадцатый раз. Я ощущала, как ее терпение лопается с каждым шагом.
– Тартар из тунца, – сухо сказала она, замерев у ведерка мороженого, которое я не взяла бы из–за серого цвета. Желудок сжался.
– А самый популярный?
Кэллам вздохнул у кассы, и я услышала в другом конце магазина.
– Ваниль и лаванда, – ответила она, сделав голос еще суше.
– Если возьмешь что–то с ванилью, я тебе это не забуду, – сказал он.
– Ты говорил слушаться себя.
– Если тебе хочется заказать ваниль в месте, что зовется «Апокалипсис мороженого», то тебе нужно проверить голову.
– Или живот? – я вскинула бровь и остановилась перед вкусом, что привлек мое внимание еще при первом проходе.
Кэллам постукивал кошельком по стойке, ожидая.
– И это.
– Я буду медовый халапеньо, – гордо сказала я, потому что выбор вкуса мороженого был в списке десяти самых гордых моментов.
По лицу продавщицы читалось: «Наконец–то».
– Одинарное или двойное?
– Или тройное? – добавил Кэллам, его тон совпадал с «Наконец–то».
– Двойное.
– Миска, сахарный или вафельный стаканчик? – спросила продавщица.
– Или вафельный рожок с шоколадной крошкой? – добавил Кэллам.
Я закатила глаза. Он поторапливал меня, но теперь лишь мешал.
– Вафельный, простой, – я ждала, если она решит задать еще вопрос, но она стала нагружать шарики размером с кулак в вафельный рожок. Допрос явно закончился. – Счастлив? – сказала я Кэлламу, другая продавщица дала ему его мороженое.
– Когда давление в крови восстановится, дам знать.
– Тебе нужно поработать над терпением, – сказала я, поблагодарила продавщицу за свое мороженое. Она быстро пропала, чтобы не иметь дела с моими вопросами.
– Тебе нужно поработать над принятием решений.
Другая продавщица сообщила цену, и Кэллам отдал ей двадцать раньше, чем я закончила копать в кармане.
– Я могу оплатить свое.
– Уже оплачено, – Кэллам забрал сдачу и оставил чаевые в банке, взял пару салфеток и вскинул брови. – Теперь ты мне должна.
Мы вышли наружу. Флагстаф был аккуратным городом. Не это люди представляли в Аризоне – тут не было кактусов, бесконечной пустыни или жары – это место больше напоминало Колорадо или Вайоминг. Открытое и приветливое.
Я привыкла к лагерю, но было приятно вырваться из него. Не быть вожатой или старшей сестрой 24/7 или спорить с родителями. Было приятно быть… собой. Финикс. Той, кто не ощущал вес мира на плечах.
– Значит, твоя семья не рада объединяющему духу лагеря, – начал Кэллам, глядя на меня, проверяя реакцию.
Я выдохнула и попробовала мороженое. Не рада? Скорее против.
– Ты понял это в зале, да?
– Ага. Еще как понял, – он замер у закрытой кофейни и повернулся ко мне.
Я шла. Я хотела двигаться, особенно, когда мы начали говорить о чуме под названием Эйнсворс.
– Спасибо, кстати. Я даже не успела толком поблагодарить за то, что ты спас…
– Твой череп?
Его резкие слова вызвали мой смех. Я бы не подумала, что могу смеяться в разговоре о моей семье.
– Это и мою гордость.
– Что с твоей семьей? Твои родители еще вместе, и у вас явно есть деньги.
– Все не просто, – Кэллам догнал меня после пары шагов. – Мои родители недолго еще будут вместе, если не прозреют, а наше имущество вот–вот продадут на аукционе.
Так говорить с человеком, которого я узнала всего две недели назад, было нереально. Я неделями набиралась смелости рассказать Эмерсон о ситуации дома, но тут рассказывала все парню, с которым даже не встречалась.
– Прости. Это больно для тебя, – он вдруг протянул мне свой наполовину съеденный рожок, словно предлагал попробовать.
Я не знала, почему – я достаточно много раз пробовала мороженое у других – но это ощущалось другим. Он словно предлагал кусочек него, и я не могла решить, принимать ли его. Странно.
– Спасибо, – я попробовала его мороженое. Это было просто мороженое, а не кольцо. – Неплохо. Я бы дала тебе попробовать свое, но мед – слишком сладкое для тебя.
Он сморщил нос, когда я поднесла к нему свой рожок.
– Все равно спасибо, – он покачал головой и отошел. – Что будешь делать, если они разведутся?
– Выживу. Подстроюсь. Сделаю все, пока не окончу школу и не уеду в колледж.
– Восстанешь из пепла, – я слышала ухмылку в его голосе, так что ткнула его локтем.
– Или я могу пачкать тротуары. Голубь, – я ткнула его локтем снова.
Он рассмеялся, отойдя от меня.
– Ты, похоже, все уже решила.
Я хотела ответить «Если бы». Но я молчала. Я часто задумывалась, решила ли хоть что–то. Когда дом заберут, где мы будем жить? Буду ли я в том же районе, где и школа? Придется переехать в другой штат? Я вообще увижу своих друзей? А как же Гарри и его частная школа?
– Кстати о планах… – начала я, зная, что пора сменить тему, пока у меня не началась паническая атака. – Что насчет тебя?
Его лицо исказилось, будто его поймали.
– Я запланировал все важное.
– Я про будущее, – не унималась я.
Он вздохнул.
– Ты настырная, да?
– Я знаю.
Он доел рожок, хрустя им, словно были проблемы с разжевыванием.
– Если ты так спрашиваешь о колледже, то я не решил. Я обдумывал это два года, так что вряд ли что–то изменилось бы за два дня.
Я замерла у магазина одежды. Он шагал.
– Эй, я открыла тебе свою жуткую жизнь. Ты не хочешь ответить тем же?
– Я не знаю, иду в колледж или нет. Я ответил тебе так раньше, и ответ не изменился, – он шагал, но уже медленнее. Ждал, пока я догоню.
– Итак, ты не знаешь, идешь ли в колледж. Я не это хочу знать, – я подбежала к нему и пошла в такт с его шагами. Он не смотрел на меня, но и не сверлил взглядом дыры в асфальте. – Но ты туда хочешь?