– Куда ты собралась в это время? – мама развернулась на стуле и опустила очки для чтения на носу. Она быстро собрала бумаги на столе и убрала их в папку, чтобы я не успела подойти и увидеть, над чем она работала.
– Учиться, – я развернулась, чтобы она увидела мой рюкзак. Он был полон книг и всего... хоть я не планировала особо учиться ночью. У меня были дела важнее. Например, разговор с Кэлламом.
– Для этого нужно покидать домик в... – мама повернула запястье, чтобы посмотреть на тонкие наручные часы, – пол одиннадцатого ночи?
– я занимаюсь кое с кем. Типа кружка учебы, – я надеялась, что лицо было невинным, как голос.
– И кто там будет?
Я облизнула губы, замешкавшись.
– Кэллам, да? – добавила мама через секунду.
Я отвела взгляд и пожала плечами.
– Да. И?
Мама развернулась на стуле, стала почти лицом ко мне.
– Может... лучше ему позаниматься учебой тут.
Мою кожу покалывало.
– Мы встретимся с ним у домиков персонала. За столиком снаружи. Даже не в домике... и мы не будем делать то, о чем ты подумала.
– Если бы я беспокоилась об этом, я бы заперла тебя в комнате, а не беседовала, думая отпустить.
Я застонала под нос.
– Мам...
– Я заметила, какая ты рядом с ним, Финикс, – она все еще управляла голосом. – И какой он рядом с тобой.
Я замерла.
– О чем ты? Какой он рядом со мной? – я уточняла, но мне просто хотелось знать, что не одна я заметила, как Кэллам иначе вел себя со мной.
Мама моргнула, словно не могла поверить, что я просила объяснений.
– Вы можете быть в разных концах столовой, но знать, где именно другой. Или то, как он смотрит на тебя, когда ты говоришь с другим парнем, а ты – на него, когда к нему подходит другая девушка.
Я была потрясена изменившейся мамой. Как могла та, что прошлой весной не заметила, что я покрасила волосы в синий после того, как наша команда о бегу победила в региональных состязаниях, теперь улавливать, как мы с Кэлламом смотрели друг на друга?
Я не считала, что мы открыто выражали чувства. Вряд ли она могла разгадать нас.
– Слушай, мам... – начала я, не зная, что сказать дальше.
– Я не ищу объяснений, подтверждений или отрицаний, – она покачала головой. – Я просто хочу, чтобы ты знала, что я заметила нечто между вами, и что я надеюсь, что ты подумаешь над этим прежде, чем зайдешь дальше. В конце лета вы расстанетесь. Помни это, когда будешь ощущать тех бабочек.
Я хотела упомянуть, что мы дошли только до невинных толчков локтями и прикосновений к рукам. Я отвела взгляд и прижала ладонь к двери.
– Хорошо, – только и сказала я, но думала куда больше. Я думала о ее правоте, и что, пока мы с Кэлламом не сделали следующий шаг, стоило ударить по тормозам и остаться друзьями. Наши жизни отличались. Нас ждало разное будущее... У одного из нас были планы, а у другого – одни вопросы.
– Я могу уйти? Мне нужно учиться, – она собиралась ответить, и я добавила. – И я подумаю над тем, что дальше, хорошо?
Мама начала улыбаться.
– Ты умная девочка... Я знаю, что ты все обдумаешь, но я не выполнила бы свою работу, если бы не упомянула это. О, и, Финикс? Я бы хотела поговорить с тобой о другом.
О другом. Многим детям эти слова показались бы поцелуем смерти. Особенно изо рта родителей. Но я почему–то расслабилась.
– И с Гарри? – спросила я.
– Пока только с тобой.
– Гарри – часть семьи. Он заслуживает знать, что происходит.
Мама обдумала это и вздохнула.
– И Гарри тоже.
– Завтра я работаю допоздна, может, ночью послезавтра? Моя смена заканчивается в пять. Может, после ужина? – было странно говорить так с мамой, будто мы сверяли календари и пытались подстроиться.
– Хорошо, – она помахала мне и вернулась на стул. – Не задерживайся.
Я поспешила по лагерю, рюкзак стучал по моей спине. Чем быстрее я туда попаду, тем меньше у меня будет времени передумать. Как и ожидалось, Кэллам сидел за тем же столиком, перед ним лежали учебники. Или он был занят, или притворялся, что Финикс не существует. Я была готова ставить на последнее.
– Это твой план? Игнорировать меня до конца лета? – начала я, подойдя на пару шагов.
Я ждала, что он что–то скажет, но он молчал. Он застыл. Плечи чуть напряглись, только и всего.
– Как учеба? – я посмотрела на то, над чем он работал, но он закрыл книгу. – Это реакция? На мои слова?
В ответ он стал собирать книги в стопку. Он собирался встать и уйти. Я не знала, чего ожидал, но не этого. Не того, что он уйдет, не дав мне и шанса объясниться и извиниться.
– Слушай, Кэллам, мне жаль, – я бросила рюкзак на стол, потому что он вдруг стал ужасно тяжелым. – Знаю, я налажала, подвела тебя и заслужила такое отношение, но я просто хотела, чтобы ты знал, что мне жаль.
Казалось, я говорила со стеной. Было проще, когда он сидел; было сложнее говорить с ним, глядя в глаза.
– Из–за чего тебе жаль? – холодно спросил он. – Что ты не сделала то, что должна была? Или что из–за этого пострадал твой брат?
Я сглотнула.
– Из–за всего.
– Что ж, прости, но мне сложно поверить. Ты все лето доказывала, что знаешь лучше, – Кэллам сорвал с себя фланелевую рубашку и бросил ее на скамейку. Он злился, но хотя бы говорил со мной.
– Прости, – я вскинула руки. – Мне нет оправдания, как и нет причины тому, что я сделала. Прости.
Он зажал переносицу, словно у него болела голова из–за меня.
– Почему ты не поехала по назначенному маршруту?
Сколько раз я задавала себе этот вопрос последние шесть часов?
– Не знаю. Потому что, – я опустилась на скамью, потому что стоять было сложно. – Я сломалась от обстоятельств. Я не думала, что будет так опасно. Я ошиблась. Я – человек. Так бывает.
Он тихо выдохнул.
– Ты совершила много ошибок.
Я пожала плечами.
– Человек во мне силен.
– Как я могу доверять тебе после этого? Сначала ложь про разрешение? Теперь это? Это все важно, Финикс. Мне нужно знать, что никто не пострадает из–за того, что ты решила поступить по–своему. Мне нужно доверять тебе. А тебе нужно верить, что мы с Беном знаем, что делаем, придумывая эти занятия.
– Но ты не можешь, – почти кричала я. – Я не пыталась так сделать. Так получилось. Я совершила ошибку, и мне жаль. Я буду больше стараться в следующий раз.
– Когда Эван сказал мне, куда ты повернула, – Кэллам покачал головой, – я не мог поверить.
– Почему? – я заморгала.
– Я разбил пару ребер, спускаясь по той тропе, два лета назад. И я знал, что делал. А ты там... – он замолк и отвернулся от меня.
Я уперлась руками в стол и кипела.
– Ты переживал за меня?
– Конечно, я переживал. Я переживаю за всех вожатых и отдыхающих, – он пожал плечами, словно это были пустяки, но его лицо выдавало его.
– Да, но ты не говорил о других вожатых и отдыхающих только что. Ты говорил обо мне, – я ткнула пальцем себя в грудь, – на тропе. Больше ты никого не упоминал.
Его плечи напряглись.
– Ты выдумаешь, – он старался не смотреть мне в глаза. Он старался не смотреть в глаза.
– Почему ты не можешь смотреть на меня? – спросила я, обойдя скамью.
– Я могу на тебя смотреть. Но не хочу этого делать.
Я закатила глаза.
– Ладно, Почему ты не хочешь смотреть на меня?
Он хрустнул шеей, повернув ее.
– Потому что ты выводишь меня из себя, Финикс, – его голос был напряженным. – В один миг ты шутишь со мной про бег утром, а потом ты ведешь группу неопытных по дороге самоубийц. Ты помогаешь мне с учебой, а потом игнорируешь в больнице.
– Погоди, – я подняла руку. – Это все мило, но это ты игнорировал меня в больнице.
– Я следовал примеру. Ты прошла в комнату и сделала вид, что меня нет, – он не выдержал и посмотрел на меня. – Я так злюсь на тебя, не управляю эмоциями... и могу поцеловать тебя... – он хмурился сильнее, чем я когда–либо его видела. – В том и проблема, Финикс. Я не могу тебя целовать.