Кэллам рассмеялся, бросил на меня тот взгляд, что довольно часто бросал на меня в последнее время. От этого мне казалось, что он представлял меня так, как я сейчас представляла его. Пока он вел себя как святой. Ни разу не трогал там, где не позволяли, но его взгляд говорил о другом. Он управлял телом, но не мыслями.
И я хотела, чтобы было по–другому.
– Ты прекрасна, что бы ни надела. Даже если это мои старые рваные рубашки, – он снова указал на шкаф. – Средний ящик – футболки. Внизу штаны. Не стесняйся.
– Что сверху? – я пошла к шкафу, но не потому что мне было холодно в своей одежде, а потому что он настаивал. Моя мокрая одежда была как холодный душ, и это было необходимым для моих непристойных мыслей.
– Ты такое надевать не захочешь, – он приоткрыл дверь шире, когда я прошла к шкафу. Может, если я подвинусь еще немного…
Нет. Он не открыл дверь шире, но я заметила его живот, и это было уже неплохо. У бегунов были хорошие животы, но круче всех они были у бегунов на дальние дистанции. Эмерсон как–то шептала мне о парнях в моей команде по бегу.
Я думала, что она преувеличивала. Но тут я увидела мышцы живота Кэллама…
– Думаю, там то, что я была бы рада снять, – я вскинула бровь в его сторону.
Он облизнул губы, подвинулся, словно хотел выскользнуть из–за двери… а потом захлопнул ее за собой. Раздался вздох.
Мы ощущали напряжение. Плохо дело.
– Как сегодня прошел творческий кружок? – спросил он, я открыла средний ящик.
– Ужасно, – я поискала среди вещей и нашла любимую фланелевую рубашку в черно–красную клетку, в которой он напоминал лесоруба. – Как твоя поездка в горы?
– Жутко, – тут же ответил он. – Сущая пытка. Летели по горам сорок миль в час. Прыгали по булыжникам. Каждая миля была болью.
– Если ты пытаешься приободрить меня, это работает, – я оглянулась на дверь, что была еще закрыта, и сняла футболку. Она с хлюпаньем упала на пол. Я надела рубашку Кэллама, словно в состязании по скоростному одеванию. Я не знала, почему, но пока я стояла полуголой в его комнате у его кровати, а он был в душе, десять футов между нами казались угрожающими и соблазняющими. – Бен не доверяет мне занятия на природе, да? – спросила я, чтобы отвлечься, пока я снимала бриджи.
Кэллам притих за дверью.
– Ау? Не заставляй меня заходить и вытаскивать ответ силой, – я постучала по стене, как по двери, застегивая его рубашку. Она была мне как платье, так что я не стала брать штаны, а взяла шерстяные носки и надела на ноги. Вот. Сухая. Кроме нижнего белья, но я не собирала менять это на вещи Кэллама.
– Это угроза?
– Я не угрожаю, – ответила я, зная, что он уловил намек.
– Ты говорила с Беном об этом? – его голос стал выше – он явно уловил намек.
– Нет, но его послание понятно, – я закатала рукава рубашки Кэллама, осмотрела свои ладони. Под ногтями была грязь с начала лета, а теперь еще и глина с краской.
– Как ты считаешь? Ты готова вернуться туда и быть в ответе за группу людей, когда опасность – не просто растекшийся клей или булавка?
Я задумалась на миг. За это время я успела опустить футболку и бриджи сушиться у батареи.
– Что думаешь? – я вытащила несколько книг из рюкзака и прислонилась к батарее. – Ты бы освободил меня из ада поделок, если бы мог?
Он притих снова.
– Если ты считаешь себя готовой, то да.
– А если я не готова?
– Ты сама и ответила на свой вопрос, – дверь ванной открылась, и он вышел. Пар вылетел за ним. Я сглотнула и представила котят, что гонялись за бабочками. Только бы отвлечься от других мыслей.
Я и не знала, что у меня был такой грязный разум.
– Ты мне доверяешь? – я все еще сидела у батареи, собирала книги в стопку, но мне нужно было знать. Не было ничего важнее, даже мои гормоны, хоть они и спорили со мной.
Кэллам не заметил меня у батареи, когда вышел. А потом застыл.
– Ты без штанов.
Я не смущалась до этого. Пока он не посмотрел на меня так, словно я стояла перед ним в обрывке ткани и манила пальцем.
– Хватит отвлекать меня от темы, – я потянула за край рубашки, пока вставала.
– На тебе ничего нет ниже пояса, и я отвлекаю? – он закрыл дверь ванной и прислонился к ней, будто приклеился.
– Я ходила в шортах, что открывают ноги сильнее, чем это, – я провела рукой по рубашке, что заканчивалась над моими коленями. – И я не голая ниже пояса. Я в нижнем белье.
Кэллам потер лицо.
– Не помогает.
– Ладно тебе. Вопрос простой. Ты мне доверяешь? – я прислонилась к стене за собой и смотрела на него в другом конце комнаты. Мы опасались подходить ближе, он был только из душа, а я – в его рубашке.
– Сейчас это сложный вопрос. Голова кружится, и ты можешь спросить, как меня зовут, а мне будет сложно ответить, – он покачал головой, ударился ею о ладонь. Я рассмеялась.
– Ладно. Я прикроюсь одеялом, – я прошла к его кровати в его толстых шерстяных носках, что уже согрели мои ноги. Я откинула одеяло и забралась под него. Я оставила книги на столике у кровати. – Лучше? – спросила я, тщательно укутавшись.
– Да. Ты забралась в мою кровать полуобнаженной, – он оттолкнулся от двери и закатил глаза. – Намного лучше.
– Ты мне доверяешь?
Он прошел к обогревателю и поднял температуру.
– Как парень, что заботится о тебе, абсолютно.
– А как другой? Каким бы он ни был? – я смотрела, как он прошел к столу в передней части домика. Там мы обычно учились, но сегодня я забралась в его кровать. Там пахло им, и я представляла, как он тут спал, и как было бы спать тут с ним.
– Да. Другого нет, – Кэллам открыл книгу, на которой мы остановились прошлой ночью, и сел на стул. – То, кем я хочу быть, – это то, какой я с тобой. Парень, что заботится о тебе.
Я сжала книгу.
– Так ты доверяешь мне?
Он улыбнулся.
– Да, – он поднял книгу и ткнул в нее пальцем. – Продолжим?
Я подняла свою книгу.
– Математика. У меня от нее кругом голова.
– А я думал, это от меня.
– Сильно разочарование в нем, – сказала я лучшим своим голосом Йоды. Он рассмеялся, но со мной, а не надо мной.
Я едва прошла первую тему, когда Кэллам отклонился от книги.
– Как дела с твоей мамой?
Мои плечи напряглись. Тема родителей была болезненной после того, как я узнала, что мы с Гарри сменим район и школу, еще и на ту, что не прославилась оценками и спортивными командами. Район школы Джефферсон был известен количеством бросивших школу и беременных.
– Так же, как и вчера, когда ты спросил, – ответила я.
– Как Гарри справляется с этим?
Я стучала карандашом по тетради. Мы успели за это время друг с другом перенять привычки.
– Лучше меня.
– Тогда тебе должно быть немного лучше, – Кэллам говорил ровным тоном, но не потому, что он был безразличен, а потому что поддерживал меня. Он был расстроен, потому что я была расстроена, и мы расстроились, потому что в прежнем доме я была на час ближе к месту, где он жил с мамой. В районе бросивших школу к расстоянию между нами добавились два часа.
– Мне лучше от того, что он в порядке, но это не значит, что все хорошо.
Он кивнул и убрал мокрые пряди волос за уши.
– Знаешь, почему они не говорили?
– Потому что эгоисты?
– Они не хотели тебя беспокоить, – сказал он после смешка.
– Не сработало.
– Они этого не знали. Они надеялись, что исправят все раньше, чем ты или Гарри узнаете. Раньше, чем все изменится, – его голос был как теплые объятия, и я бы успокоилась, но не сейчас. Не с этим.
– Они соврали, потому что так проще. Путь меньшего сопротивления, – я притянула ноги к груди, чтобы он не видел мое лицо. Я не хотела, чтобы он видел мои слезы, а они уже подступали, хоть и злые.
– Врать дорогим тебе людям непросто, Финикс. Какой бы ни была причина, скрывать правду от человека, которого любишь, всегда непросто.