Выбрать главу

Потом мне купили пианино и отправили в музыкальную школу, но мучения длились года два, не больше. Все эти гаммы и трезвучия, диезы и бемоли наводили тоску, не нравилась даже знаменитая Бетховенская «К Элизе» – я сачковала, как могла. Наконец у мамы лопнуло терпение, и она позволила оставить эти бесполезные, как мне тогда казалось, занятия.

Подружек было множество и сначала мне казалось – все они хорошие, но потом приходило понимание – все люди разные…

Рассказ про двойку.

Две маленькие девочки шли из школы.

Нет, не так – мы с Наташкой шли домой. Нам было по десять лет, мы учились в одном классе и жили по-соседству.

Прекрасное весеннее настроение очень портила двойка – жирная конкретная двойка, тетрадка с которой лежала в моём портфеле.

Наша учительница не была злюкой, просто за мои «художества» ничего другого поставить было нельзя – это понимала даже я сама. Однако нести домой двойку совсем не хотелось – чем ближе к дому, тем медленнее передвигались ноги. Наконец мы уселись под кустом сирени и задумались над моей печальной судьбой – что же делать? Честно говоря, сама я не видела никакого выхода, а подруга еще и подлила масла в огонь:

– Викочка, ты что же, хочешь расстроить маму?

– Нет, конечно, но что поделаешь?

– Давай её исправим – ну на тройку хотя бы! – это была отличная, а самое главное, свежая мысль!

Мы достали злополучную тетрадку и склонились над ней. Миссия исправления была невыполнима – вы не пробовали исправить двойку на трояк? Вот и у нас ничего не получалось, хотя мысль о том, что нести такую тетрадку домой нельзя, уже конкретно сидела в моей голове.

Мы ещё немного подумали, и Наташка нашла выход – надо просто вырвать лист!

Эта идея некоторое время отлеживалась в моем сознании, но подруга настояла, и я (отметьте, именно я сама) вырвала лист, вытащив другую его половинку так, что бы ни осталось и следа. Результаты трудов порадовали, и я облегченно улыбнулась – жизнь опять была прекрасной – вокруг пели птички, цвела сирень, на небе не было одного облачка.

Долговязая подруга великодушно предложила:

– Давай спрячу этот листок в свой портфель, а то еще кто-нибудь найдет и отнесет твоей маме, – припугнула она.

Я согласилась – в голове наивной третьеклассницы еще не было мыслей о том, что мир не так хорош, как кажется, и что на свете есть элементарная человеческая подлость, которая иногда таится совсем рядом и прикрывается добродетелью.

Вприпрыжку добежав до дома, я свернула к своей калитке. Наталья шла за мной, и я не придала этому никакого значения – дети в те годы ходили толпами из одного дома в другой, а двери в домах (но это так, к слову) вообще не закрывались.

Мама накрывала на стол – время было обеденное.

– Как твои успехи, доченька? – спросила она.

– Сегодня никак, – ничуть не казнясь из-за вырванного листа, весело отвечала я, поправляя бантик в русой косичке.

Наташка почему-то замешкалась у входа – она рылась в своем портфеле, что-то выискивая там, наконец, вошла – и о, ужас! – в её руках был мой вырванный листок, а на нем сияла огненно красным цветом позорная двойка. Никогда в жизни больше не видела такого жгучего, постыдно-красного цвета! Она победно подняла этот листок над собой – как флаг на параде – и, состроив ехидную мину, торжественно произнесла:

– Только не надо врать, Викочка! Вот листок, который ты вырвала, и вот твоя двоечка! – закончив речь, она стояла с гордо поднятой головой – как партизанка на допросе и, по-видимому, ждала аплодисментов.

Её слова врезались в память на всю жизнь – так отпечатываются очень страшные или очень счастливые моменты – тот момент был страшным.

Мы с мамой застыли. В моих глазах был ужас – вот она, расплата – что же теперь будет? О причинах, заставивших Наташку совершить такое чудовищное предательство, вовсе не думала – столкнувшись с этим первый раз в жизни, я даже не знала, как назвать то, что она сделала. Мама же повела себя странно – вместо того, чтобы поругать меня, взяла из рук Наташи листок с моей двойкой, повертела его в руках и отправила девочку домой – аплодисментов не случилось…

Мы долго сидели за накрытым столом – обедать совсем не хотелось. Я плакала – даже не из-за вырванного листа – из-за Наташкиной подлости – ведь она сама подбила на это – подбила, а потом так подло предала! Мама гладила меня по голове и говорила, что люди часто говорят одно, а делают другое. Что в мире, к сожалению, есть предательство и подлость, обман и жестокость и никто не в силах предугадать, когда такое вдруг возникнет в твоей жизни. Что предают иногда даже самые близкие и, казалось бы, верные друзья – тем горче и страшнее бывает предательство. Говорила, что не сможет всегда быть со мною рядом, чтобы оберегать от подобных бед, и что я должна сама научиться отличать подлость от честности, добро от зла, хорошего человека от плохого, и не всегда пытаться перевоспитывать плохих людей, а, вероятно, просто избегать их – много чего еще говорила мне мама.