– Лучше бы я отдал эти деньги Володьке на выпивку! – стоя на столе и выковыривая из желобка люстры бесполезные дензнаки, жаловался он снохе Валентине.
Наступил 1963-й год. Скандалы в нашем доме становились все невыносимее, и однажды я, вся в слезах, сказала маме:
– Когда вы уже разойдетесь и дадите нам покой?
– Что значит «разойдетесь»? У вас должен быть отец. Какой-никакой, а все же отец!
– Зачем нам такой отец?
На тему «Как же я одна стану поднимать двух дочек?» мама размышляла всю ночь. А потом вспомнила слова моей учительницы:
– Вашу девочку надо показать доктору. Я не врач, но мне кажется, у нее ярко выраженный невроз. Вы, наверное, ссоритесь с мужем при детях?
– «Ссоритесь – это слишком мягко сказано!» – подумала мама и кивнула.
– Постарайтесь не делать этого, – предостерегла учительница.
На следующий день мама подала заявление в суд. Секретарь суда – папина родная сестра тетя Шура знала всю нашу жизнь не понаслышке. Поэтому, сожалея и сочувствуя, помогла грамотно составить заявление, да и на сам процесс, наверное, повлияла – развели родителей сразу.
… Через много лет, наутро после нашей свадьбы муж сказал мне:
– Очень плохо, что твоя мама рассталась с отцом, одна вырастила вас с сестрой и много чего достигла в жизни.
– Почему?
– Ты тоже можешь последовать ее примеру и не дорожить мной!
– Ну, если будет чем дорожить…
…На Игоря иногда сходило эдакое озарение, предвидение будущего…
Я выросла и уехала из дома, но все это не забылось, особо теплых чувств к отцу, каюсь, не питала. Когда он ушел из жизни, мы со взрослым сыном приехали на похороны.
– Ваш отец умер от старости, – сказал нам дядечка в морге.
– Вот это здоровье! – повернулась я к Роме, – Так всю жизнь пить, курить по пачке «Беломорканала» в день и умереть от старости!
А потом увидела отца в гробу. Видимо, у меня было такое выражение лица, что сын замахал руками, засуетился, стал усаживать в машину, закрывать дверцу. Только было уже поздно – в тот миг я простила отцу все. Все-все – и его пьяные скандалы, и мое испорченное детство…
Правду говорят – смерть примиряет всех.
Царствие небесное, отец!
Но вернемся в 1963-й год.
После развода родителей дом поделили пополам. Заложили кирпичом двери в коридор – получилось отдельное жилье. Теперь можно было спокойно учить уроки и ложиться спать, не ожидая, когда заявится хорошо подвыпивший отец – он бушевал за стеной. Как говорится – почувствуйте разницу!
А мама, поняв, что её жизнь продолжается, но с одним курсом ленинградского парашютного техникума далеко не уедешь, стала учиться – для начала на курсах кройки и шитья.
Трудно жилось нам в те времена – даже приличные ботики мы с мамой носили одни на двоих. Она ходила в них на свои занятия, а потом мы встречались у школы и переобувались – мама надевала мои, старенькие, а я в модных «румынках» бежала в драмкружок репетировать «Ромео и Джульетту». Какая у меня была роль? Не сомневайтесь, конечно, Джульетты.
А конфетки мы тогда ели совсем не «трюфели»:
– Фенечка, сходи в магазин, так хочется конфеток! – просит мама.
– Та грошив нэмае, а жити еще три дня! – печалится бабушка.
– Ну, тогда возьми хотя бы «голеньких» – тех, что без фантиков…
Нет, она никогда не жаловалась на судьбу, а перешивала нам, дочкам платьица из своей юбки, да отказывая себе во всем, покупала мне к первому сентября белые туфельки-лодочки.
Теперь все хозяйство лежало на бабушке Фене, поселившейся в нашем доме. Она убиралась и стирала наши вещички, ходила на базар и варила обед, даже сажала нехитрые грядки у дома. Мы, как могли, заботились о ней – иногда шили новые платьица, ходили в магазин, помогали ковыряться в огороде.
– Витуся, вскопай мне грядочку – свеколку посадить надо бы! – говорила маленькая бабушка, и я бралась за лопату.
– Принеси ведро алычи – варенье сварю, – и я отправлялась в овраг за переулком, набрать ведро душистой дикой алычи.
Варенье получалось – объедение, но хранилось нетронутым до самой зимы. Увидев в окошко первый снег, мы с сестрой ликовали: