Для чего девочек отдают в институт? Для того чтобы они поднабрались ума, расширили кругозор, выработали правильный взгляд на окружающий мир и свое отношение к нему, а самое главное (скажу по секрету), чтобы нашли там умных, перспективных, интеллигентных женихов – отцов своих предполагаемых детей.
В одной группе со мной учился симпатичный паренек Игорь – жизнь будто подсказывала…
С горем пополам вытянули первую сессию, быстро пролетело беззаботное лето 1967 года, и вот мы уже студентки второго курса. Будь я писателем, ту далекую историю рассказала бы так.
…Девочка была светленькая, нежная и очень юная. Училась на физмате, и это – Вика и физмат – казалось совершенно несовместимым. Она смотрелась бы лучше где-нибудь на филологии или географии, но изучала именно математику. Матанализ и высшую алгебру, начертательную геометрию и совершенно новый предмет – информатику. Свободно «брала» интегралы, досконально знала что такое «логарифм» и «теорема Ферма» – для неё это было просто как дважды два. Просидев ночь за конспектами, шла сдавать очередной экзамен и опять садилась за учебники – сессия! Вика любила свой институт – как любила все, что её окружало. Любила лекции, когда на самом верху, на галерке, можно было вязать очередной шарф или разложить картишки – погадать на короля, слушая «препода» вполуха.
У Левки, курсанта «АВВАУЛа» – училища военных летчиков, при виде неё перехватывало горло, и терялись слова. Высокий, с большими руками и ногами, он был еще по-щенячьи неуклюж, но довольно красив. Большие серые глаза смотрели на мир внимательно и пытливо, широкий лоб и прямой нос говорили о хорошей породе, а от ямочки на подбородке нельзя было оторвать глаз.
Они встретились на танцах в летном училище, куда Вика пришла с подружкой Ларисой. Отличник Левка в тот день сдал два зачета: по СВЖ (самолетовождению) и РТС (радиотехнической связи) и собирался осилить очередную художественную книгу согласно намеченному «плану развития личности», который был составлен еще в школе и до сих пор почти не нарушался. Но книга не читалась, а в раскрытое окно казармы влетала задорная песенка:
– Человек придумал песню, и слова такие в ней
Словно было все известно человеку обо мне…
Там были танцы, и Левка решительно захлопнул потрепанный томик. Спустился вниз, в парк, где звучала музыка, подошел к группе курсантов-приятелей и тут увидел Вику.
Сказать, что он что-то понял в этот миг нельзя – он еще ничего не понял – просто жизнь открыла для него одно из своих таинств – таинство любви. Когда нельзя отвести глаз и не хватает дыхания, когда останавливается сердце и перехватывает дух, когда их всех имен есть только одно и от него становится светлее. Когда готов все отдать за счастье быть рядом, смотреть, держать за руку и гладить тоненькие пальчики.
Их отношения только начали развиваться, и Левка искал каждую свободную минутку для встреч – ради них был заброшен (конечно, на время) даже «план развития личности». Вика еще не определилась в своем отношении, но то, что он ей нравился, было очевидно. Нравились светло – серые глаза, чувственные губы и голубые погоны с буквой «К» на форменной хлопчатобумажной гимнастерке. И даже солдатские сапоги с заправленными в них галифе, в которые почему-то были одеты в те годы курсанты-летчики. Походы на танцы в летное училище стали для неё необходимы, как воздух – ведь там был (жил, учился, летал) Левка. Она еще не смела думать, чем закончится их знакомство, но мысли все время возвращались к нему – дома ли, в институте, на лекции – они от неё как бы не зависели, и это было так ново и неожиданно, что не находило никакого объяснения. Пока…
С Лариской, жившей по-соседству, ждали по вечерам стук сапог по переулку – мальчишки прибегали в самоволку. И потом долго звенел в заснувшей тишине их беззаботный смех, какой бывает у человека лишь в семнадцать лет…
Николай Прокопьевич, Ларискин отец, после трудового дня «принял на грудь» положенную (им самим) бутылочку хорошего винца (других он со своей базы, где был заведующим, в дом не приносил), и собирался ложиться спать. Сады давно отцвели, наливались яблоки, спела вишня, в вечернем воздухе звучал хор цикад, на бархатном, иссиня-черном небе светили яркие звезды, и перед ним стояла сложная проблема: лечь спать в доме или же во дворе?
– Вот сейчас мамахен тебе конкретно скажет, где ложится! – слышался на весь переулок голос дочери.
– Боялся я вашу мамахен, она мне совершенно посторонняя женщина! – подвел «папахен» сомнительную базу под свою теорию, но спать все же лег в саду на раскладушке. Для пущей важности положил рядом ружьё – а вдруг чего?