— Линди, ты же за ним сегодня присмотришь? — спрашивает мама, и Линди, глядя на Генри, кивает. Сегодня брату лучше не сидеть дома в одиночестве. Генри улыбается ей и кусает бутерброд.
— Ладно, мне уже пора, — говорит мама. — Мистер Логан через полчаса ждет меня у кинотеатра.
— Не надо, не надо, не надо! — вопит Генри и вдруг лезет к себе в носок и выхватывает оттуда винтик. Обычный маленький винтик — он металлически блестит под кухонной люстрой. Секунду Генри торжествующе показывает его, а потом быстро сует в рот и глотает. Линди не сводит глаз с горла брата: интересно, как он там у него царапает все розовое и мягкое внутри. Ее завораживают раны, которых не видно.
Никто не говорит ни слова. Они не успели помешать Генри. Этот винтик для них — как еще одна миля в безбрежном океане: ее нужно проплыть до твердой земли, сберегая силы, чтобы выжить. Они боятся острых предметов.
— Где ты взял этот винтик? — спрашивает мама. Взглядом она обшаривает комнату. Может, весь их дом скоро развалится, потому что ее сын грызет болты, на которых он держится.
— Нашел, — лукаво отвечает Генри.
Повисает молчание. Линди уже привыкла к нему — молчание у них дома почти никогда не заметно. Молчания у них дома много. Линди иногда думает, что если б Генри даже съел все железо в доме, под деревянными обломками молчание все равно осталось бы.
— Мне пора, — говорит мама. Четко и коротко. — Мистер Логан ждет.
Она встает из–за стола, идет к двери, и стальные набойки на ее каблуках клацают по линолеуму. Генри не поднимается с пола. Линди вся напрягается: о чем он сейчас думает, какой следующий ход планирует? Всё это — одна причудливая шахматная партия между мамой и братом. А шах и мат — гонка в травмпункт со включенной сиреной.
— Я съем нож, — говорит Генри. — Честное слово, съем.
— Генри, — негромко отвечает мама, — еще одно слово, и я тебя отправлю.
В кухне становится еще тише, и сейчас это настоящая тишина, а не просто молчание. Прозвучало что–то новое: врач, конечно, предлагал такой вариант, но до сих никто из них не считал его реальным выходом. Линди удивленно поднимает брови и смотрит маме в спину; мамины плечи никнут, будто на них очень тяжелая ноша. Будто ее вечерняя блузка — из чугуна. Замолчи, Генри, прошу тебя, — беззвучно молится Линди, потому что мамины плечи не шутят.
Генри фыркает и переворачивается вниз лицом. Мама надевает пальто. Открывает дверь в гараж. Ты ведь никогда этого не сделаешь, думает Линди, ты никогда никуда его не отправишь, несмотря на глаза–аквариумы и поникшие плечи. Мама выходит, ни слова больше не говоря, и брат с сестрой слышат, как заводится двигатель, как гудят, поднимаясь, железные ворота, выпуская ее, освобождая, давая сбежать к мистеру Логану.
Генри встает с пола.
— А не съесть ли мне ножик? — спрашивает он у Линди. Та просто еще раз проводит рукой по его волосам. У нее нет для него ответа. Что он думает о маминой угрозе? По глазам ничего не поймешь. Она продолжает гладить его по голове и думает о шраме, который пересекает ему весь живот. Блестящий розовый рубец на коже. Полгода назад Генри сделали операцию — вытащили из внутренностей все железо. Хирург сказал, что внутри язвы никогда полностью уже не зарастут. Он пытался объяснить маме, как это вредно для здоровья мальчика, а та просто смотрела, как ее сын спит после наркоза. Рыжие волосы — такие яркие на больничной подушке.
— Я спать пошел, — говорит Генри. Линди кивает и убирает руку с его головы. Он выбегает из кухни. Линди не может не думать о маминых словах — правда ли она не шутила, правда ли может отправить Генри в специальную клинику? Наверное, нужно, чтобы такое и папа разрешил? Мама ведь не может одна принимать такие решения. А папу для этого сначала нужно найти.
Минуты тянутся. Линди встает — у нее затекла нога. Прихрамывая, идет в гостиную. Никого. Она на цыпочках заходит в комнату Генри. В темноте раздается тихое хныканье: брат скорчился на кровати, с головой накрывшись одеялом. Он плачет некрасиво — красные пятна по всему лицу, мокрому, скользкому.
— Генри, Генри, ну не плачь же, — говорит Линди, но он не слушает. Она сидит на его кровати и механически гладит его по голове. Он что–то бормочет в ответ: его отправят, а он ножик съест, а мистер Логан все равно жирный. Только бы плакать перестал, думает Линди.
На этой неделе мама прячет ложки в глубине своего чулана с одеждой, и Линди крадет одну из коробки, потом забирается к Генри под одеяло и ложкой разжимает ему зубы. Через секунду всхлипы стихают, слышится чмоканье. Линди смотрит на брата — его губы впились в ложку, — и вспоминает, что он тогда сказал, придя в себя после наркоза. Мама плакала мама, а его слова повисли в тишине маленькими холодными перышками — словно какая–то птица развеяла пух над больничной кроватью.