— Не грамотна.
— Пусть другой кто-нибудь читаетъ ей. Игра въ карты, напримѣръ, въ дурачки, въ фофаны.
— Надо просить бонну, чтобы она ей читала что-нибудь, а горничная Даша пусть играетъ съ ней въ дурачки, — предложила бабушка Александра Ивановна.
— Не станетъ бонна ей читать. Бонна ее терпѣть не можетъ, — проговорила Екатерина Васильевна.
— Но, милая, ты должна заставить бонну, ты хозяйка, — возразила ей бабушка Елизавета Петровна. — Что за фанаберія такая…
Докторъ продолжалъ:
— Пусть развлекается разсматриваніемъ картинокъ, иллюстрацій, альбомовъ. Въ крайнемъ случаѣ свезите ее въ циркъ на насъ, въ театръ, что-ли… Разумѣется, подъ присмотромъ.
— На выставку картинъ ее не свозить-ли? — предложилъ Колояровъ.
— Отчего-же… Это прекрасно, прекрасно. Вообще, чтобъ ее не тянуло туда, куда не слѣдуетъ. А вотъ уголь давайте глотать.
Докторъ подалъ рецептъ.
Какъ хорошо знакомому человѣку, доктору предложили сыграть въ винтъ. Онъ согласился. Играть сѣли Колояровъ, двѣ бабушки и докторъ.
XI
Прошло недѣли три. Надзоръ за мамкой Еликанидой утроился. Вся прислуга была задарена Колояровыми и слѣдила за каждымъ шагомъ мамки, хотя Павелъ лакей и былъ въ подозрѣніи, что принесъ ей соленыхъ огурцовъ, изъ коихъ одинъ былъ найденъ подъ подушкой у мамки. Мамку совсѣмъ не оставляли одну. Когда Колояровы уѣзжали въ театръ или въ гости, въ этотъ вечеръ слѣдить за мамкой являлась одна изъ бабушекъ Шурочки и Мурочки — или Александра Ивановна, или Елизавета Петровна и ужъ оставались ночевать. Дабы мамка не скучала, мамку развлекали. По совѣту доктора Федора Богдановича съ ней играли въ карты горничная Даша и судомойка, мамку возили кататься на господскихъ лошадяхъ по пустыннымъ улицамъ, вокругъ Таврическаго сада, давали ей разсматривать иллюстраціи, для чего былъ пріобрѣтенъ цѣлый ворохъ иллюстрированныхъ журналовъ. Сама Екатерина Ивановна читала ей книги, тщательно выбирая такіе разсказы, гдѣ не было описанія любви и, наконецъ, мамку свозили въ циркъ, гдѣ была взята ложа для нея, бонны и Шурочки. Въ театръ съ ними вмѣстѣ ѣздила также Екатерина Васильевна. Все это дѣлалось, чтобы развлечь мамку и отучить ее отъ мужиколюбія и солдатолюбія, какъ выражалась Колоярова. Успѣхи въ этомъ дѣлѣ были, однако, плохіе. Лишь только на улицѣ раздавалась военная музыка, а это случалось частенько, мамка бросалась къ окну и съ особеннымъ восторгомъ любовалась солдатами. Она при этомъ тяжело вздыхала, взоръ ея блестѣлъ и сама она была какъ на иголкахъ, бормоча:
— Ахъ, солдатики! Ахъ, голубчики!
Колоярова видѣла все это и слышала и приходила въ отчаяніе.
— Ничто, ничто не помогаетъ ей, Базиль… Въ ней вулканъ какой-то клокочетъ и никакъ она не можетъ успокоиться, — говорила Колоярова мужу, когда тотъ сталъ спрашивать о поведеніи мамки, и сообщала ему свои наблюденія надъ мамкой при проходѣ солдатъ по улицѣ.
Мужъ улыбнулся и проговорилъ:
— Ну, это-то, душечка, я думаю, можно допустить. Ты, кажется, ужъ слишкомъ строга къ ней.
— Но вѣдь это ее волнуетъ. Это портитъ ея молоко. Какой ты, Базиль, странный.
Но въ одинъ прекрасный день Екатерина Васильевна была поражена, какъ громомъ, словами, сказанными ей мамкой. Случилось это во время завтрака, когда мамка Еликанида „вводила“ въ себя казеинъ молока по приказанію хозяйки, то-есть по просту ѣла творогъ съ сахаромъ.
— Барыня, голубушка, что я вамъ сказать хочу… — начала Еликанида. — Только ужъ вы меня, Бога ради, не браните за это…
— Что такое? Что? Опять что-нибудь набѣдокурила? — тревожно спросила Екатерина Васильевна.
— Ничего я не набѣдокурила, барыня, а только ужъ отпустите вы меня на свободу.
— Какъ на свободу? — воскликнула Екатерина Васильевна, и почувствовала, что въ глазахъ у нея что-то мелькаетъ.
— Очень просто, барыня. Я замужъ хочу. У меня женихъ есть.
— Замужъ? Женихъ… Да ты никакъ съ ума сошла!
Екатерину Васильевну ударило, какъ громомъ. У ней потемнѣло въ глазахъ, она схватилась за сердце.
— Да что-жъ тутъ такого? Вѣдь я не каторжная. Меня нашъ швейцаръ Киндей Захарычъ высваталъ.
— Швейцаръ? Ахъ, ахъ! Мамзель! Воды, Бога ради… Капли! — взвизгнула Катерина Васильевна.
Съ ней случилась истерика. Она плакала и смѣялась. Прибѣжала бонна со спиртомъ и каплями, появилась горничная Даша съ водой. Мамка и сама испугалась, видя, что барыня „кликушествуетъ“, и стала помогать расшнуровывать корсетъ.
— Милая барыня… Что это вы? Христосъ съ вами… — говорила она. — Успокойтесь пожалуйста.