— Швейцаръ… За нашего швейцара замужъ выходитъ… ха-ха-ха!.. — истерично хохотала Колоярова. — За швейцара… Вѣдь онъ ей въ отцы годится.
— Да охота вамъ слушать-то, барыня! Она вретъ, она куражится, а вы слушаете. Выпейте водички… Придите въ себя… — успокаивала ее горничная.
— Нѣтъ, не вру..- стояла на своемъ мамка. — Но должна-же я вамъ сказать когда-нибудь… Мы ужъ высватались и у насъ все слажено.
— Охъ, охъ, не могу… Бѣдный Мурочка! Мадемуазель… Скорѣе барину… Телефонируйте ему… Телефонируйте мужу, чтобъ онъ сейчасъ пріѣхалъ… Мамка замужъ выходитъ… — упрашивала бонну Екатерина Васильевна и отъ смѣха перешла къ рыданіямъ. — Къ маменькѣ, къ маменькѣ пошлите.
Бонна дала знать Колоярову по телефону на службу, что его зовутъ домой, что барыня захворала. Посланъ былъ Павелъ къ бабушкамъ Елизаветѣ Петровнѣ и Александрѣ Ивановнѣ.
Колояровъ явился домой черезъ полчаса встревоженный. Колоярова хотя и пришла въ себя, но лежала у себя въ спальной на постели. Она тотчасъ-же сообщила ему о мамкѣ.
— Я это зналъ… Я это предчувствовалъ… — сказалъ онъ взволнованнымъ голосомъ и чувствовалъ, что руки его дрожатъ. — Я предчувствовалъ… Но мнѣ казалось, что претендентъ на нее Павелъ!
— Базиль, что тутъ дѣлать? — спрашивала Колоярова мужа. — Возьмемъ другую кормилицу — перемѣна молока погубитъ Мурочку.
— Надо откупиться. Надо предложить извѣстную сумму швейцару, чтобы онъ не торопилъ свадьбой, а Еликанида докормитъ Мурочку.
— И слушать она, Базиль, не хочетъ. Вѣдь она какъ мнѣ заявила? Въ какихъ краскахъ? Она просится отпустить ее на свободу. Я ужъ пробовала говорить ей, но она отвѣтила мнѣ, что она хоть и въ золотой клѣткѣ теперь, но хочетъ изъ этой клѣтки вонъ. „Что мнѣ обѣщали, говоритъ, отдайте мнѣ только хоть половину изъ моего приданаго — я и тѣмъ буду довольна“.
— Уйдетъ — ничего не дадимъ. Имѣемъ полное право… У насъ условіе было. Такъ и швейцару надо сказать. Вѣдь онъ изъ корысти женится, вѣдь онъ на ея добро зарится… на бѣлье, наряды, перину, подушки, которые ей обѣщаны послѣ выкормки ребенка. А тутъ, кромѣ того, ему отступное на три-четыре мѣсяца. Я вызову его и переговорю…
— Но вѣдь у мамки тогда молоко испортится, потому что она будетъ плакать, ревѣть, неистовствовать, — замѣтила Колоярова. — Ты подумай объ этомъ, Базиль.
— Ну, онъ ее какъ-нибудь успокоитъ. Мы можемъ допустить ихъ свиданія при третьихъ лицахъ. Это, конечно, въ крайнемъ случаѣ.
— Господи! Вѣдь еще только три мѣсяца и кормить-то Мурочку грудью.
Колоярова заплакала.
— Катишь, успокойся. Брось… Вѣдь мы еще ничего не слышали отъ самого швейцара, — говорилъ женѣ Колояровъ. — Я вызову его и переговорю съ нимъ. Можетъ быть, это только вспышка, минутная вспышка съ ея и его стороны. А онъ пожилой, разсудительный человѣкъ.
— Понимаешь ты, мнѣ кажется, тутъ больше она, она… Она свободы хочетъ.
Вскорѣ пріѣхали бабушки Александра Ивановна и Елизавета Петровна. Начались охи, вздохи. Старушки стали уговаривать мамку докормить ребенка, а ужъ потомъ выходить замужъ, но мамка была непреклонна.
Колояровъ послалъ за швейцаромъ.
XII
Швейцаръ Киндей Захаровъ явился къ Колоярову не вдругъ. Ему нужно было замѣнить себя на лѣстницѣ дворникомъ, что онъ и сдѣлалъ. Лакей Павелъ, передававшій ему приказаніе Колоярова, сообщилъ причину, по которой его зовутъ, но сообщилъ не безъ язвины, такъ какъ ему самому нравилась мамка Еликанида и онъ давно точилъ на нее зубы.
— Мамку нашу задумалъ ты сманивать — ну, вотъ теперь и ступай къ нему, — сказалъ Павелъ. — Ступай. Онъ тебѣ ижицу-то пропишетъ. Покажетъ онъ тебѣ, какъ изъ генеральскаго дома мамокъ сманивать.
— Ничего не покажетъ. Не имѣетъ онъ права. Какое у него такое собственное право? Нешто Еликанида крѣпостная? — отвѣчалъ швейцаръ. — А что онъ генералъ, такъ онъ генералъ штатскій, а намъ теперь, когда мы въ отставкѣ, и военные генералы не страшны.
— А вотъ увидишь, что притянетъ на цугундеръ. Пожилой ты человѣкъ, солидный и вдругъ эдакую коварную интригу противъ глупой бабенки.
— Какую такую интригу? Я законъ принять хочу. Да и сама она ко мнѣ склонна.
— Ну, мое дѣло сказать… Поговоришь съ бариномъ, поймешь, что не видать тебѣ Еликаниды какъ своихъ ушей, — подмигнулъ лакей швейцару и побѣжалъ наверхъ.
Черезъ полчаса швейцаръ Киндей Захаровъ стоялъ передъ Колояровымъ въ кабинетѣ, вытянувъ руки по швамъ. Присутствовать при переговорахъ со швейцаромъ очень хотѣла Екатерина Васильевна, а также двѣ бабушки, но Колояровъ этого не допустилъ, сказавъ имъ: