Брюсу удалось завоевать расположение Риска, а через Риска — и доверие Али-бея.
Первый же вопрос, заданный при встрече Брюсу его высоким собеседником, касался войны России с Турцией: Али-бей хотел знать, каковы, по расчетам его посетителя, должны быть результаты военных действий.
«Я сказал, что турки будут разбиты на суше и на море, где бы они ни появились.
Второй вопрос — будет ли Константинополь сожжен или взят? Я ответил, что не случится ни того, ни другого, но что после большого кровопролития будет заключен мир, без большой выгоды как для одной, так и для другой стороны.
Он всплеснул руками и выругался по-турецки, потом обратился к стоявшему перед ним Риску: „Вот что действительно будет печально! Но правда есть правда, и бог милостив…“[65]»
В ноябре 1768 г. в Каир пришло из Стамбула повеление снарядить и двинуть на помощь главным турецким силам. 12 000-ную армию. Египетские недруги Али-бея, во главе с каирским пашой Мухаммедом, решив воспользоваться удобным случаем, послали в Стамбул донос на ненавистного шейх эль-беледа, обвинив его в том, что бывшие в его распоряжении силы он собирается использовать не для помощи своему сюзерену, а для того, чтобы отложиться от него. Результатом была немедленная отправка в Каир капиджи-баши[66] с требованием головы неверного вассала.
Но капи-кьайа[67] успел заблаговременно предупредить своего патрона, и неподалеку от трассы будущего Суэцкого канала султанский посланец и его эскорт были перехвачены и прикончены Али-беем Тантави, а смертоносный документ доставлен Али-бею. Последний тотчас же созвал диван и обратился к беям, с горячим призывом тут же объявить о восстановлении потерянной в 1517 г, независимости и открыто отложиться от Турции. Сторонники Али-бея приняли это предложение с энтузиазмом, немногочисленные противники — подчиняясь силе обстоятельств.
Первым важным решением суверенной власти было — изгнать из Египта наместника-пашу, вторым — обратиться к сильнейшему феодалу Палестины, другу Али-бея, шейху Акхи, Омару ээ-Захиру с предложением теснейшего союза[68]. Шейх ответил незамедлительным согласием и в самом непродолжительном времени более чем оправдал возлагавшиеся на него надежды, со своими девятью тысячами принудив к отступлению 25 000-ную армию трехбунчужного дамаскского паши Османа[69], двинутую Стамбулом против отложившегося Египта. Этот важный успех, одержанный у берегов Тивериадского озера, развязал Али-бею руки для широко задуманных операций, проведенных им в течение последующих полутора лет на юге, востоке и юго-востоке Египта, а также в Аравии и завершившихся занятием Мекки.
Конец 1770 и начало 1771 года были посвящены подготовке к осуществлению еще более честолюбивого замысла — завоеванию Палестины и Сирии. Одновременно с этим были завязаны сношения с Венецианской республикой и с командующим русским средиземноморским флотом.
В положенный срок приготовления к сирийскому походу были закончены, и в начале 1771 г. тридцатитысячная армия Абу-Захаба[70] двинулась в поход и на пятый день по выступлении штурмом взяла Газу. За этим, месяца полтора спустя, последовало овладение Рамой и Наблусом[71], а затем, после двухмесячной осады — Яффой. Перейдя после этого юго-западные отроги Ливанского Тавра и заняв без сопротивления Сайду, Абу-Захаб двинулся оттуда к Дамаску и приступил к его осаде. После того как попытка Осман-паши решить дело сражением в открытом поле окончилась полной неудачей и сам он бежал в Алеппо, население города открыло ворота победителю. Через неделю, убив предварительно своего командира, сдался и гарнизон дамаскской цитадели.
Взятие Дамаска, казалось бы, должно было дать импульс к дальнейшему развертыванию наступательных операций — в первую очередь в направлении Хомса и Алеппо. Но судьба решила так, что именно в этот момент на Али-бея обрушился самый непоправимо тяжелый удар его жизни: Абу-Захаб изменил ему и, бросив на произвол судьбы все завоеванные крепости и города, отвел свою армию в Египет.
По вопросу о маршруте отходившей армии среди авторов нет единого мнения. Большинство проводит его через Каир, меньшинство, вместе с Луизиньяном, — минуя Каир.
Недостаточно ясен и другой важный аспект этого решающего эпизода — характер отношений, существовавших между Али-беем и его нареченным сыном в промежутке времени между эвакуацией Сирии и Палестины и открытым разрывом. Кое-какие подробности, сообщаемые об этом, определенно нуждаются в критической проверке, заниматься которой было бы здесь явно не к месту. К тому же это и не так уж существенно пред лицом того решающего факта, что конец февраля 1772 г. застал Абу-Захаба в Верхнем Египте, а в начале апреля предводительствуемая им большая, сильная армия была уже на пути к Каиру.
66
Высокое звание «по ведомству двора», приблизительно соответствовало званию церемониймейстера на Западе.
67
Постоянный политический агент Али-бея в Стамбуле. Такой капи-кьайа имелся у каждого жившего не в столице оттоманского сановника, у каждого полунезависимого правителя, каждого феодала.
68
Миссия эта была возложена на секретаря каирского дивана, шейха Мухаммеда эль-Мохди (Marcel, op. cit., 11, р. 39).
69
Этого Османа, мамлюка, грузина по происхождению, не следует смешивать [как это, например, делает Локруа (Lokroy. Ahmed le Boucher, 3-e éd., Paris, 1888)] со сменившим его в 1771 году пашой, носившим то же имя.
70
По Луизиньяну — 40 000-ная (стр. 93), Пренебрежительно «реалистическую» оценку ее качеств и ее численности см. у Вольнея (Volney, ор. cit., рр. 114–116). Что касается дат, приводимых Луизиньяном для событий 1771 г., то они явно «опаздывают» и выравниваются только к началу следующего года.
71
По Марселю (Marcel, ор. cit., 11. р. 45) — также и Иерусалимом. О договоренности, достигнутой по вопросу о судьбе святого города между мутасаллимом этого последнего и Абу-Захабом, см. у Луизиньяна (Lusignan, ор. cit., р. 99).