Геройская гибель двух поредевших крыльев маленького войска лишь очень ненадолго смогла отдалить наступление неизбежного конца. И тогда-то Али-бей совершил свой самый большой и самый красивый подвиг, завершивший его гордо прожитую жизнь: сказав, что не покинет поли сражения, он приказал своим приближенным немедленно отступать и, дав им поцеловать на прощание руку, остался в шатре. И с ним десять его юных пажей-мамлюков, верных суровым предписаниям одного из самых странных, самых непонятных кодексов чести — мамлюкского.
Они исполнили свой долг до конца, и присланный вскоре Абу-Захабом кьайа смог войти в шатер лишь после того, как явившиеся с ним тридцать конвойных, потеряв несколько человек убитыми и ранеными, сломили ожесточенное сопротивление мальчиков-героев. Слабый, больной Али-бей встретил посланцев своего нареченного сына с оружием в руках. Первый, кто рискнул приблизиться к нему, был положен с одного взмаха. Два других удара вывели из строя еще двух смельчаков. Вынужденные прибегнуть к огнестрельному оружию, нападавшие двумя почти в упор сделанными выстрелами ранили своего страшного противника в правую руку и бедро. Но он продолжал сопротивляться левой рукой и успел ответным выстрелом ранить кьайю, прежде чем удар сабли, обезвредивший и эту руку, лишил его чувств и поверг наземь. Когда его в этом состоянии доставили в шатер Абу-Захаба, тот не выдержал и заплакал.
Перевезенный в Каир Али-бей прожил еще неделю и умер в, своем дворце 2 мая (по Джабарти — 8 мая) 1773 г. либо от полученных ран и усилившейся горячки, как это утверждает Луизиньян, либо от действия яда, как гласит другая версия.
Али-бей эль-Кебир унес с собой тайну своих последних мыслей. Но у каждого, кто задумается над его судьбой, не может почти сама собой не возникнуть уверенность, что, умирая, он, как и тысячи и тысячи мамлюков до него, как и герой повести Уиараго, мучительно думал о горькой участи мамлюкской, об отнятой у него прекрасной, далекой родине.