— Дай-то бог! Тогда не придется с этим таскаться в поле, — указывая на ружье, сказал старик.
— Да, так и будет, если господь не призовет к себе царя Соломона. Я хорошо знаю, как обстоят дела. Не зря трижды побывал в походе…
— Мурзакан, дорогой, ты участвовал в прошлогоднем хресильском сражении? — спросил старик.
— Конечно. Там-то и изуродовали мне палец, — ответил Мурзакан, показывая левую руку, на которой вместо указательного пальца торчал обрубок.
— Ой, сынок!.. — горестно проговорила Мзеха.
— Ну, это пустяки! Я попал в такую перепалку… думал, живым не выберусь!.. Вот когда наши, с помощью бога, покрыли себя славой. О-о!.. Очень важно, мой Тагуи, чтобы народ был сплочен и единодушен: тогда воинство народное непобедимо. Еще никогда не были так единодушны имеретины и мегрелы, как в хресильском сражении. Потому и разбили мы тогда врага наголову… Да какого врага!.. Османов было больше, чем волос на голове, а тыл их подкрепляли ослепленные враждой изменники с предателем Леваном Абашидзе во главе. Но, слава богу, мы задали им жару!.. Внутренние раздоры губят нашу страну, Тагуи… А если мы будем едины в делах и помыслах, то пусть даже на одного нашего воина пойдет десяток врагов, он сумеет расправиться с ними.
— Но кто, дорогой Мурзакан, зачинщик всего? Опять тот же Дадиани, его придворные, князья, Чкондидели. Ведь не будь этого, клянусь архангелом, ни я, ни какой другой окрибец[7], сеятель и пахарь, никогда не убивали бы друг друга. А против внешнего врага мы подымемся все, как один! Так говорю я — простой крестьянин. Ты можешь даже обидеться на меня за эти слова, но смуту и разногласия затевают обычно большие люди, — уже горячась, произнес Тагуи.
— Чего обижаться? Меня радует, что ты со мной откровенен, — одобрил его искренность Мурзакан.
— Истинная правда, да возрадуется отец мой в обители райской! — воскликнул Тагуи. — У нас, у простых людей, нет причины враждовать друг с другом. Как-то раз, в дни моей молодости, я и покойный Коча Давитая попали в горы. Заглянули в хату одного бедняка… какая там вражда! Он так обрадовался нашему приходу, словно из турецкого плена вернулись его пропавшие без вести братья. Принял с почетом, от всей души старался нам угодить и даже проводил до соседнего села. Ну, а я сам? Скажу без всякого хвастовства — оно гроша медного не стоит, — если зайдет ко мне любой незнакомый человек, разве стану я с ним враждовать? Напротив, никому не дам его в обиду, хоть бы с жизнью пришлось распрощаться… Вот что недавно со мной приключилось… — начал оживленно рассказывать Тагуи. — Выглянул я как-то из окна и вижу — к моему дому подъехали два всадника. Я сразу понял, что они с тбилисской стороны: седла у них особенные, без задней луки, закругленные.
— Знаю, не раз случалось видеть, — заметил Мурзакан.
— Пожаловали, значит, гости. Я так был рад, словно мой родной отец, Цеквая, вернулся с того света. Но оказалось, что, привычные к хлебу, они в рот не берут гоми. «Ну, дорогая женушка, изворачивайся как-нибудь!» — говорю своей старухе. У бедняжки нашлось две-три горсти белой муки, припрятанной для просфоры. Я велел ей испечь хачапури. Благодарение архангелу Гавриилу, нашлось и еще кое-что. Правда, с хлебом было туговато, а так — всего вдоволь. Гости мои были парни на славу. Они так развеселились, так благодарили меня и такое «Мравалжамиер»[8] спели — а поют они протяжно, торжественно, что всех наших, от мала до велика, в восторг привели. Быть может, я рассказал это не совсем к месту, но повторяю, что вражду и распри сеют сами господа, а мы, землепашцы и сеятели, друг другу никогда врагами не будем. Пусть сгинут зависть и злоба в нашей стране! Выступим как один против насильников, только тогда прекратится торговля нашими несчастными братьями, — с горечью произнес Тагуи. — Да хранит тебя господь, дорогой Мурзакан, ты обласкал старика… Если бы среди дворян нашлась сотня-другая таких, как ты, наши дела пошли бы иначе.
— Благодарю, благодарю тебя, Тагуи.
— Да хранит тебя архангел в дороге, — пожелал хозяин гостю и снова осушил чашу. — О-о! А вино действительно хорошее — это и богу известно. Долгой тебе жизни и удач, Мурзакан!
— Да поможет тебе господь. Долгой жизни твоим детям, а тебе — дожить до их свадебных венцов. За ваше здоровье, ребята! — крикнул гость молодым людям.