Берестень с ее холодным сопротивлением законам природы противоречила Вериному представлению о жизни, выпадала из ее естественной, повседневной готовности сохранять, помогать, беречь. И с этим что-то надо было делать… Отказница мешала ей работать!
Не только беда не приходит одна, проблемы тоже любят сбиваться в компанию. Примета не народная, но действующая. Потому что Верин субботник в шкафу вскоре был нарушен еще одной новостью.
В ординаторскую тихо вошла медсестра Света и очень грустным голосом сообщила:
– Вера Михайловна, там в приемный покой девочку привезли. Бобровский вам сказал разобраться.
У Веры Михайловны снова упало настроение, но вида подавать не хотелось:
– К нам, вроде, мальчиков в принципе не возят. В каком смысле девочку? Ей что – шестнадцать, пятнадцать?
Света вздохнула:
– Нет, семнадцать. Несовершеннолетняя. Срок – шестнадцать недель, угроза выкидыша. Плачет, просит сохранить беременность. Не замужем…
И тут произошло нечто, весьма удивившее Свету. Вера Михайловна неожиданно ясно, почти ласково улыбнулась медсестре и едва ли не радостно произнесла:
– Понятно. Нужно вызывать родителей.
Света, заметив не вполне адекватную реакцию врача, тоже почему-то повеселела:
– Ну, вот я и говорю. А она просит никого не вызывать. По-моему, боится.
Вера Михайловна бросила еще один взгляд на наведенный порядок на полках и почувствовала, что внутренняя гармония постепенно возвращается к ней. Привезли девочку. Девочка просит сохранить ребенка. Хочет родить его, растить, любить… Все хорошо. Все – нормально!
– Ну, это не обсуждается. Закон никто не отменял. Выяснили адрес родителей?
Тут же направившись к дверям, Света кивнула:
– Сейчас все сделаю.
До невозможности скучающие мамочки в одиннадцатой палате уже, кажется, обсудили все текущие темы, когда красотка Дороганова вдруг вспомнила еще одну важную примету:
– А я слышала, что нельзя через полено переступать, – изрекла она. И добавила: – Мне одна старушка во дворе сказала.
Реалистка Шустова, конечно, не смогла удержаться от колкости:
– Ага, Буратино родится.
Молоденькая Васильева укоризненно посмотрела на соседку:
– А вот не смейся! Не переступай и все! Люди знают, что говорят.
Шустова потянулась за телефоном, но прежде чем набрать номер, подмигнула Дорогановой:
– Ну, уговорила… Не переступлю. Я его просто не найду в городе, полено это…
Дальше разговор не пошел: санитарка Елена Прокофьевна по коридору везла на своей каталке передачи – разноцветные пакетики и большущие пакеты. С видом Деда Мороза по очереди открывала она двери в палаты и выкрикивала фамилии. Дошла очередь и до одиннадцатой…
– Дороганова! – открыв дверь нараспашку, выкрикнула Прокофьевна. – Иди-ка, забирай, я одна не донесу. Как в пионерлагерь, честное слово… Голодаешь ты тут, что ли?… Васильева! Ананасы-то не проси, они аллергенные, спроси у доктора, если мне не веришь.
Васильева, пожав плечами, с нескрываемым удовольствием сообщила старушке:
– Да я и не просила. Я ему сказала: «Не знаю, чего хочу». Вот он и принес! Елена Прокофьевна, а возьмите себе! Кушайте на здоровье!
И Васильева расплылась в счастливой улыбке, скорее набирая номер мужа на мобильнике…
Взяв в руки следующий пакет, Прокофьевна озадаченно сложила рот подковкой.
– Альбатрос? Алькатрас? Не могу разобрать…
Голубоглазая красавица Аль-Катран в хиджабе спустила с кровати ноги, подошла ближе к тележке и протянула руки.
– Аль-Катран! У меня муж – сириец, – пояснила она Прокофьевне. Та покивала в ответ:
– А-а… Хинди-руси, пхай, пхай… Раньше песня такая была.
Девушка пожала плечами – старая песня ей была явно незнакома – и почти по-детски заглянула в пакетик. Муж всегда знал, чем ее порадовать: вот и снова – любимый сыр, фрукты, зерновые батончики… Но кое-что отвлекло ее внимание от передачи: коридор огласился какими-то посторонними шумами. А уж санитарка Прокофьевна замерла, почти остолбенев, потому что по коридору, топая сапогами, деловито шли трое молодцев в строительных робах, заляпанных брызгами известки и цемента.