– Владимир Николаевич, когда уже Наташины курсы закончатся? – спросила она без особой надежды, что Бобровский скажет что-нибудь оптимистичное, например, «завтра».
Бобровский озабоченно покачал головой.
– Еще шесть дней вам за двоих работать… Давайте кое-что обсудим, накопилось.
Вера согласно кивнула:
– Хорошо, как раз есть что обсудить, – глянула она на вертикальную морщинку, пролегшую между его бровей, и предложила: – А может, прервемся на минутку, чайку с лимоном попьем? По-моему, вчера оставалась еще половинка.
Вера Михайловна открыла небольшой буфетик и между делом, в который раз, отметила про себя забавную деталь. Они с Бобровским и сами не заметили, когда стали называть друг друга на «ты». То есть никак этот акт не фиксировали: не пили на брудершафт, не договаривались специально, что вот, мол, отныне и навеки… И поэтому, как бы спохватываясь, время от времени опять величали друг друга на «вы». Происходило это как на людях, так и наедине. Вот как сейчас.
– Я уже сам как выжатый лимон, – выговорил Бобровский, пересаживаясь поближе к их чайному столику, – денек под кодовым названием «ЧП»…
Вера Михайловна подлила воды в чайник и нажала кнопку:
– Это вы про отказницу из 13-й?
Бобровский изобразил на своем красивом лице интерес:
– Нет, про девочку из 8-й.
Вера улыбнулась, вспомнив про девочку… А Бобровский продолжал, видимо, решив, что она почему-то не в курсе, хотя он же и велел Вере оформить несовершеннолетнюю мамочку:
– Головная боль… Ей семнадцать, Ромео ее – девятнадцать. Хотят пожениться. Мальчишка «скорую» сам вызывал, сам с ней приехал. Короче, нормальные ребята. Но ты же лучше меня знаешь – разрешение на манипуляции нужно от родителей несовершеннолетней…
Вера Михайловна кивнула:
– Да, я уже навела справки. Девочка из области, родители к вечеру приедут. Она боится, просила никого не вызывать. Видно, внуку не обрадуются.
Бобровский сделал глоток чая и вытянул ноги, почти лежа в кресле:
– Господи, да еще не факт, что ребенка мы сохраним: девчонка очень нервничает, тонус высокий, анемия… В общем, что-то мне подсказывает – будут проблемы даже не с ее родителями, а с ней самой.
Вера Михайловна неожиданно хмыкнула, чуть не подавившись чаем:
– А помнишь, к нам в прошлом году привезли девочку-мамку: ей шестнадцать, папке – шестнадцать с половиной. Девочка рожает двойню. Так этот папашка-двоечник, как бы его помягче обозвать, и говорит: «Вот этот, что побольше, точно мой…»
А Бобровский продолжил, имитируя голос папашки-подростка:
– «А второй-то чей?…»
Вера засмеялась, а за ней и Бобровский начал смеяться – наверное, впервые за этот длинный день. Вера бросила на него быстрый взгляд и тут же опустила глаза. «Ну и зачем мужику такая красота, спрашивается? Работать же мешает…» И сразу вспомнился муж Сергей, его ревность – то шутливая, то самая настоящая, нескрываемая. Имела ли она под собой основание? Положа руку на сердце, Вера не знала, что на это ответить – даже самой себе. Владимир Николаевич Бобровский занимал в ее жизни очень значительное место. Она восхищалась им так искренне, уважала его так глубоко, что до влюбленности было – рукой подать. Одно неловкое движение, одно лишнее слово, один взгляд, пристальнее, чем нужно, и… Лишь какой-то безошибочный женский инстинкт подсказывал ей, что надо изо всех сил этого соблазна избегать. И не испытывать судьбу.
Как будто подслушав Верины мысли, Бобровский внимательно посмотрел на Веру Михайловну. Но – опоздал: она их уже прогнала, по крайней мере – с ясного чела. И теперь сидела, допивая ароматный чай, ощущая, как душевные силы возвращаются с каждым горячим глотком.
Владимир Николаевич отставил свою пустую чашку и сел по-другому: положил оба локтя на колени, сцепил руки под подбородком. Вопрос, последовавший далее, был вполне в его стиле: с места – в карьер, без преамбул и прочей беллетристики…
– Верочка, а ты ЭКО не хочешь попробовать? Будет сразу двойня. Или даже трое… пацанят. Муж на донора согласится? – спросил он.
«А здорово, что я в него не влюблена. Просто класс, – похвалила себя мысленно Вера, – а то бы сейчас зарделась как маков цвет, с его этими неожиданными перескоками с темы на тему». А вслух ответила:
– Я не соглашусь.
– А время, Вера, не упустишь? – продолжал допрос Бобровский.
Вера без особой нужды стала поправлять прическу:
– Вы же сами меня обследовали, Владимир Николаевич. И сказали: «Вера, верь!» Вот я и верю.
Бобровский понял, что сейчас Вера не особо расположена обсуждать самый больной свой вопрос.
– Я САМ сказал? – спросил он, сделав подходящее интонации важное лицо. – Ну, если сам Я… Ладно, Верочка, еще обсудим с тобой это дело…