ом, запивая местный сиафуд местным элем, похожим чем-то на староземельный английский “Queenstown Pride”. Среди моряков, докеров и патрульных, которые тут занимались тем же самым, что и я. Только, в отличие от меня, они ещё и общались между собой.
Ну, да, всё правильно, они сюда общаться пришли, а я так от общения отдохнуть.
Приглядевшись к патрульным и ещё каким-то незнакомым воякам, увидел, что у всех береты заткнуты под левый погон и решил не выделяться. Пристроил свой черный берет так же, как у них.
Уютный бар. Небольшой, но продуманный. Вроде и под крышей тростниковой, художественно заплетенной, а вроде и на улице, обдуваемый ласковым бризом с Океана. Вместо стен метровый плетень, тоже из тростника. И мебель из ротанга, тоже плетёная. Столешницы из досок, а ножки и их соединения – ротанг. Даже стенка барной стойки и та плетёная из него же.
Бармен – мулат в пёстрой гавайке.
Стиль – великое дело. Стиль примиряет нас с действительностью. Хотя бы на время.
С моего места был хорошо виден и город, и порт.
Порто-Франко спускался к океану рядами улиц с небольшой возвышенности и ближе к берегу пейзаж разравнивался, а сам берег был изрезан бухтами, в которых стояли разнообразные корабли. Все это напомнило мне города Лисс и Зурбаган, описанные Александром Грином в романе “Бегущая по волнам”.
В самой крупной бухте, похожей очертаниями на след от конского копыта, был торговый порт. Через короткий мыс – в соседней бухте – пассажирский терминал.
На мысу – бар. Этот самый “Slow boat”, в котором я и сижу.
В дальнем конце затона торгового порта виден был стапель, на котором сварщики наваривали металлические листы на готовый скелет кораблика длинной метров двадцати-двадцати пяти. Судя по высоко задранному носу и характерной корме – кошелькового сейнера.
Между портом и стапелем шумела промзона и грузовой терминал с бетонными пирсами. Громыхала сцепками ветка железной дороги. И тянулись склады. Много складов. Рядами.
За ними торчала труба ТЭС, водонапорная башня и вышка с “подосиновиком”, скучающим у крупнокалиберного пулемёта.
В других заливчиках, за зданиями то ли складов, то ли цехов, были видны деревянные причалы на сваях для деревянных же рыбачьих посудин, типа прибалтийских парусных лойм, и небольшой деревянный пирс для двух металлических траулеров. Один был к нему пришвартован, второй был хорошо различим в Океане, не так далеко впрочем. Мир этот молодой, за двадцать лет всю рыбу у берега ещё не выловили. Так что ещё долго не будут ходить за ней дальше горизонта.
Ближе к берегу бросил якорь орденский корвет. Дежурство несет. Корвет вполне современных очертаний, рубки по американской моде зализаны заподлицо с бортами. На носу в сферической башне универсальное орудие, не разобрать какого калибра издали. На корме два спаренных зенитных автомата с тонкими стволами, вряд ли калибром больше чем 40 мм. На мачте орденский флаг полощется. На борту крупно нарисован знак Ордена. Чтоб издалека боялись.
И вот сидел я среди этого псевдотропического стиля, лениво осматриваясь, вкушал морских гадов, неторопливо попивая пиво из большой гранёной кружки, и балдел от одиночества в толпе.
Накатывал и оттягивался.
Накатывал и оттягивался.
Потом, взяв ещё кружку эля, никому не мешая, в своём уголочке читал первую художественную книгу в ЭТОМ мире, которую и купил в этом городе. Роман был фантастическим, про Великоречье – придуманный мир, где часть современной России перенеслась, хрен её знает куда: в другие времена и веси, но в туже местность. И сделалось так, что тот мир с нашим миром соединились в шахматном порядке, а Волга удлинилась аж до Индийского океана, утеряв свое имя. И стала она называться просто Великой рекой. Местные там жили в голимом средневековье, а наши быстро растеряли цивилизационный потенциал. Удержаться им удалось на промышленном уровне начала ХХ века. И ещё там жили эльфы, гномы, тролли и прочие персонажи, читать про которых любил с первого издания в СССР Толкиена. Сказка для взрослых.
Отвлечься на чтение удалось только до того момента, пока главному герою не навязали бабу в отработку за долги, и тут всё снова рухнуло верхним концом вниз.
Читать дальше уже не мог, горькой волной накатили злободневные проблемы.
Как же мне бабы успели надоесть за такой короткий срок? А ведь ещё не всех стоптал-то.
Что же дальше будет?
Кто меня куда гонит?
Кто меня заставляет этот выводок красоток вешать на свою шею? Да мне одной Ингеборге бы за глаза хватило.
Я прекрасно понимаю, что красота должна быть богатой, иначе она обязательно становится объектом продажи. И свободной, иначе она обязательно становиться подневольной. А в ЭТОМ мире ей, скорее всего, уготована участь: быть объектом подневольной продажи.
Богатство, не богатство, а приличную сумму для старта в Новом Мире я своим девчатам обеспечил.
А вот со свободой? Если от них не свободен я, значит ли это, что они не свободны от меня? Или этот гейм в одни ворота?
В общем, настроение резко упало, и никакого изящного выхода из создавшейся ситуации я не находил. Даже пиво вдруг стало не в пиво, а в падлу.
Мы с девчатами неожиданно оказались крепко повязаны незримыми путами, по крайней мере, до Новой Одессы.
А до неё ещё добраться надо. Желательно без проблем.
Чуйка требует немедленных действий, конкретно – бежать отсюда во все лопатки, а ситуация заставляет сидеть на попе ровно. Автобус ещё не доделан. А пока он в ремонте бесполезно искать так необходимый нам русский конвой. По крайней мере – конфедератский. Остальным я почему-то заранее не доверял.
Нет, всё же, временами, я сам себя не понимаю: зачем мне столько баб? Пусть и очень даже красивых?
Если разобраться по гамбургскому счёту, то сначала мне девчата были нужны всем скопом чисто утилитарно, для того только, чтобы выбить из этой чертовой Базы возврат домой. Артелью, как известно, и батьку бить легче.
Затем – выбить из этого пресловутого Ордена деньги.
Потом всё как-то само собой закрутилось и понеслось лобком по кочкам с бешеной скоростью. И вот я уже не свободный индивидуум либертианских наклонностей, а четко детерминированная белка в чужом колесе.
А действительно, кто я теперь?
Султан-бабай с гаремом?
Командир истребительного отряда народного ополчения?
Или пионервожатый старшей группы в интернате для умственно отсталых детей.
Или всё это вместе в одном флаконе?
Фигушки – я раб коллектива. Хуже того, раб бабского коллектива. Ношусь туда-сюда, автоматы-пулеметы для них в магазинах покупаю, как зонтики. Устраиваю постоянно что-то для них. Всё для них и ни хрена для себя.
Зачем мне всё это надо? Не було клопоту, купила баба порося.
Впрочем, не мной сказано, что когда недоступное становится доступным, оно уже не так и интересно.
А не послать ли всё к ебеням, и двинуть в дорогу одному. Только вот куда? А в Одессу нам всем по пути.
Да нет, не пошлю, потому, как пятой точкой чую, что на девчат глаз уже положили, и вопрос их захвата дело только времени и места. И если я это допущу, то, как потом отмолю этот грех?
Ну, почему я не Рембо?!
Так, ничего не решив конкретного, оставив всё, как есть, в подвешенном состоянии, поехал к бурам забирать приготовленные для нас кроки. Вдруг, действительно пригодятся? Как там Гиви Мердошвили на “Мосфильме” говорил: “Пуганый коров на куст садится”? Только и остаётся поднять правую руку вверх, резко её опустить, и вслед за Гиви повторить его любимую сентенцию: “Ёбиный жизнь!”.
Когда выходил из бара, заметил неторопливо приближающийся к порту парусник. Трехмачтовая гафельная шхуна в три десятка метров длинны аспидного корпуса, раздув белоснежные паруса, неторопливо и величаво приближалась к берегу.
Всё же насколько это увлекательное это зрелище: смотреть на паруса. В отличие от будничных коптящих пароходов, паруса всегда манят куда-то чем-то неосязаемым, несбыточным, обещают романтику и приключения.
Век бы их не видать, эти приключения.
И я не Ассоль.
Новая земля. Свободная территория под протекторатом Ордена, город Порто-Франко.
22 год, 26 число 5 месяца, пятница, 29:71
Получилось так, что ночую я опять с Розой. И выбор подружки на ночь, похоже, от меня уже не зависит. Интересно, когда я стану чувствовать себя изнасилованным?
Впрочем, она тут в этом номере прописана изначально, так, что формальное право в нем ночевать имеет.
Положа руку на сердце, я всё же предпочел бы спать с Ингеборге.
Роза красивая, страстная до потери пульса, и очень техничная – “каму”, видать, читала не только с утра, но и в другое время суток тоже.
И любит она это дело.
И перчинка в ней есть.
И изюма в ней не одна штучка, а целых полфунта.
Но вот доставить мужику такого иступлённого наслаждения, как Ингеборге, она не в состоянии просто по складу характера. Роза в первую очередь свой кайф блюдёт. А мой уже попутно.
С другой стороны Ингеборге действительно большой праздник, и по будням, ежедневно, так выкладываться на ней, мало кто сможет, даже в период юношеской гиперсексуальности.
Катя Лупу ещё, как баба, очень вкусна, но она уж больно резко замуж хочет. Возможно, даже сама об этом не подозревает и это игры её подсознания. И подозр