вать хотят. А я второй или третьей женой к козлобородому амиру, который вроде, как племенной вождь половины аула из сорока домов, не пойду ни за какие коврижки. Что я в этих горах забыла? Стирать его грязные подштанники без горячей воды. Или доить его тощих коров? В шахидки тоже не собираюсь. Я специально крестилась, чтобы они все от меня отстали.
– И отстали?
– Отстали, но прокляли. Наверное, из-за этого проклятья вы все тут и оказались со мной.
Смотрю ей в глаза. Взгляд у неё уверенный, точно верит в проклятие.
– Проституцией занимаешься?
– А на что ещё мне жить? – возмущается в ответ, – Фамильное золото я ещё два года назад продала, как дура, в ломбард. Задешево. Профессии нет. А на тех работах, что предлагают, денег даже на коммунальные услуги не хватит. Да и там все норовят сразу под юбку залезть, причём на халяву. Лучше уж по честному путанить.
За ней шла Наташа Синевич из Белоруссии, из славного города Гродно. 22 лет. Студентка Московского педагогического государственного университета, бывшего Ленинского. Учится по специальности дефектолог-логопед на платном отделении. Остался последний курс. Живет в общежитии. Родители помогают, как могут, но что той помощи для такого дорогого города, как Москва – слёзы.
Наташа высокая девушка, почти метр восемьдесят, но это её нисколько не портит, так как она очень пропорциональная и стройная. И очень красивая. Глаза, так просто васильковые, настолько насыщенный синий цвет их радужки. Русая. Красивые грудь и бёдра. Узкая талия. Плоский живот и ноги с круглыми коленками. Такой красавице только Купаву играть в опере “Снегурочка”. Аншлаг обеспечен.
Эскорт для неё хорошая подработка, чтобы не вгонять родителей в лишние траты. От занятий проституцией открещивается, но, думаю, что, скорее всего, в этом она мне врёт. Стыдится.
Девятой была самая старшая девушка моего “пионерского отряда”, 23-летняя Ингеборге Прускайте, литовка, жемайт из Клайпеды. Темная шатенка, голубоглазая, кровь с молоком, большая упругая грудь, узкая талия и широкие бедра. Черты лица немного крупноватые, впрочем, её внешность это не портило, а добавляло перчику. Рост: метр семьдесят.
– Девяносто-шестьдесят-девяносто? – спросил я.
– Нет, – гордо заявила в ответ, – Девяносто два – пятьдесят восемь – девяносто.
Просто Сольвейг легендарная. На улице на неё, наверное, все оборачиваются.
– Откуда так хорошо знаешь русский язык?
– Так у нас Клайпеда – русский, считай, город. А до войны был немецкий Мемель. Жила бы в Каунасе совсем бы вашу мову не знала. Школы у нас, что в Клайпеде, что в Каунасе одинаковые, литовские. Просто у меня полкласса было русских.
– Странно, твои соотечественники все обычно в Ирландию рвутся уехать на заработки, а ты в Россию. Нестандартно, как то, не находишь?
– А что я в этой сраной Ирландии забыла? – от возмущения даже румянец на щеки пробило, что сделало её ещё привлекательней, – Жопой кверху весь день на грядке стоять за десять евро в час? Где единственное развлечение это танцы в деревенском пабе с местными алканафтами? Съездила разок. Как заработала на обратный билет, так сразу и вернулась. И на всю жизнь зареклась возвращаться в эту страну лицемерных жадюг. Не с моей красотой грядки полоть, а другой работы там для нас нет. Будь ты хоть доктор наук. К тому же они все упертые католики, особенно бабы.
– А литовцы разве не католики? – искренне удивился этой её эскападе.
– Католики, – подтвердила, – Но не настолько же. У ирландцев от папы Римского просто крышу сносит. Это надо видеть. Эротическое наслаждение для них. Круче пип-шоу.
– Ну, а Москве чем лучше? – прибавил я в голос скепсиса.
– Да всем. В Москве я сначала попыталась поступить в театральный. Чем я хуже тезки? Документы подала сразу в несколько приемных комиссий. Но никуда не взяли из-за акцента. Нет, ничего такого, там и русских с говором не берут. Профнепригодность.
– А как же Дапкунайте со своим ярко выраженным акцентом?
– Так она же и начинала, как литовская актриса в Каунасском театре. В её литовском языке никакого акцента нет, – ухмыляется, – Это уже потом, когда она в Литве прославилась, её стали приглашать сниматься в русских киностудиях.
– А дальше, как жила?
– Сначала проедала то, что заработала в Ирландии. Потом меня знакомый преподаватель из ГИТИСа на первую мою вечеринку олигархов запихнул. Пять сотен долларов, как с куста, за выходные на шикарной даче. Это тебе не на ирландской грядке, где вечно пьяные трактористы с немытыми руками.
– Так уж и вечно пьяные? – не поверил я.
Пьяных в лохмуты лондонцев, обсосавших все углы на Пикадили и “отдыхающих” на улице, я видел. Но вот, к примеру, в Оксфорде, где я учился, народ пил не больше остальных.
– Ну, пьют они совсем не так, как литовцы, под заборами не валяются. Но с утра они уже под градусом. И весь день по чуть-чуть догоняются. К вечерним танцам в пабе уже лыка не вяжут. И так ежедневно. Без выходных.
– Мда... – почесал я репу, – Кто-то из умных сказал, что в СССР алкоголизм острый, а в Европе хронический.
– Похоже на то, – поддакнула литовка.
– А теперь что делаешь?
Ингеборге посмотрела мне прямо в глаза и сказала неторопливо с четкой аллитерацией. Я бы даже сказал, что заявила с неким вызовом.
– А теперь я раздвигаю ноги за двести евро в час. И ко мне очередь стоит из приличных, обеспеченных, хорошо одетых, и воспитанных людей, которые терпеливо ждут, когда я на эскорте заработаю на масло под их черную икру, и освобожу окошко в своем графике. Так вот. Зимой возят меня на горные лыжи в Куршавель или в Аспен Маунтин. Ну, это там, где катается Антонио Бандерос. Летом на Канары или в Ниццу. Или на яхте по произвольному маршруту. Под парусом. Так что квартиру в Москве себе я уже заработала. В хорошем новом доме на проспекте Вернадского. Высоком таком.
Исчерпывающий ответ. Дальше её допрашивать не стал.
Потом собеседовал с двумя украинками. Такими внешне неодинаковыми, будто принадлежат разным народам.
Яриной Урыльник, с хутора из-под Ивано-Франковска, 18 лет. Типичная чернявая “западенка”, кареглазая, очень красивая, хоть и небольшого росточка. Ей бы ноги чуток вытянуть – цены б не было. Этакая таракуцка: ткни спичкой – сок брызнет.
Закончила школу, и с подругами, наплевав на всю украинскую незалежность, сразу попёрлась завоевывать Москву, с барахлом, узлами, кастрюлями и даже чугунными сковородками, как на вечное поселение. Только их там – таких красивых, никто и не ждал, аж обидно. Сначала работала на рынке возле Киевского вокзала продавщицей. Но быстро поняла, что подставлять задаром свою белую задницу под черных хозяев палаток, да ещё за просто так – не есть хорошо, когда налицо реальный денежный спрос на её красоту.
Теперь самостоятельная. Квартиру снимает. В эскорте недавно. В активе только работа на автосалоне промо-девочкой.
– А для всех кавказоидов у меня пятидесяти процентная надбавка. За прошлое, – гордо завила она напоследок.
Мол, смотри, какая я умная. И мстительная.
Вторая украинка – Оксана Кончиц, была из Днепропетровска, точнее из заводского поселка городского типа под Днепропетровском. 19 лет. Длинноногая, светлая шатенка, с большими чувственными глазами благородной оленихи. Маленькой пикантной родинкой на верхней губе у крыла аккуратного носика. Красивый рисунок губ. Идеальная фигура.
После школы кем только не работала в Днепропетровске, но долго нигде не задерживалась: всё хозяева доставали со своей “любовью”, чтобы денег меньше платить.
– Хотя по идее должно быть всё наоборот, – возмущается.
В московский эскорт её зазвали в прошлом году какие-то залетные рекрутёры. И, что самое странное, не обманули, устроили, как обещали. Даже квартиру ей сняли недорогую.
– Проституция? Иногда. По случаю. Очень задорого.
Отвечает твёрдо, раздельными фразами и смотрит на меня при этом гордо. Прям королева. Но посмотришь на такую красотку и не возникает даже мысли не поверить.
Под номером 12 выступала молдаванка Екатерина Лупу из деревни Бэлэбэнешь. 19 лет. Яркая, эффектная девушка. С шикарной копной каштановых волос. Черными глазами и ярким ртом, без следов помады. Грудь такая, что лифчиком её только унижать. Притом, что все выпуклости у неё на месте, Катя производит впечатлениё гибкой тростиночки, при росте в метр шестьдесят восемь.
Карьера её была зеркальна той, что у западной украинки. Сначала торговка на московском рынке, потом проститутка без отрыва от производства, так как все родственники постоянно яблоки привозили на продажу багажниками. Год назад рынок бросила, устроила на свое место подросшую двоюродную сестру. Ей за это тетка ещё в ноги кланялась, благодарила.
– Дура старая. Привезла любимую дочку в вертеп и рада, что “пристроила хорошо”. А не пристрой я её туда, так я бы была еще плохой, – возмущается.
Потом вскинулась глазами, накрутила себя и выдала.
– Со мной как в анекдоте, – смеётся, – Девушка с вами можно познакомиться поближе? Катя. А если ещё и с подружкой? Две кати.
Но смех её при этом был какой-то надрывный.
Завершала эту чертову дюжину путан еврейка Роза Михайловна Шицгал, 18 лет. Коренная москвичка, что характерно. По крайней мере, её семья живет там с двадцатых годов прошлого век